style="font-size:15px;"> Гарриет не предвидела возможности появления какой-нибудь Софи. И очень зря. Всегда находился кто-то вроде нее. Кроме того, даже если Гай и не поощрял поведение Софи, его природное дружелюбие легко было неправильно истолковать. Она и сама ошибочно полагала, что это дружелюбие направлено лишь на нее. (Ей вдруг явственно вспомнилась одна из первых их встреч, когда Гай взял ее худую руку в свои и сказал: «Вы недоедаете. Приезжайте в Бухарест, и мы вас откормим».) Они поженились, как будто их встреча не могла привести ни к чему иному. И всё же – что, если бы она узнала его получше? Что, если бы они были знакомы уже год, и всё это время она наблюдала бы за ним, за его отношениями с окружающими? Она не стала бы торопиться со свадьбой, сочтя, что он чересчур широко закидывает сеть своего дружелюбия, чтобы справиться с увесистым грузом брака.
Но они поженились; она невинно полагала, что они будут всецело владеть друг другом, укроются в отношениях, закрытых от враждебного внешнего мира. Вскоре, впрочем, обнаружилось, что Гай не готов ей подыгрывать. Он не просто принимал окружающий мир – он приветствовал его, и странным образом мир вокруг него становился менее враждебным.
– Я так полагаю, вы учились в Итоне? – спросил Инчкейп Якимова. В его иронической улыбке проскальзывала тень неодобрения.
– Увы, нет, – ответил Якимов. – Мой бедный старый отец не потянул. Я учился в одной из этих жутких школ, где какой-нибудь Маршалл вечно изводит Снелгроува, а Дебенхэм слишком уж привязан к некому Фрибоди. Раз уж мы об этом заговорили, мне вспомнилась забавная история о крокетном матче, в котором директриса знаменитой школы для девочек играла против директора очень известной школы для мальчиков, крайне тучного мужчины. Так вот…
Довольно банальная история казалась совершенно уморительной благодаря модуляциям дребезжащего голоса рассказчика. Он делал паузы перед словами и выговаривал их медленно, чуть задыхающимся и неодобрительным голосом, так что все, кроме Софи, сначала посмеивались, а потом начали хохотать. Софи с угрюмым видом наблюдала за мужской реакцией на рассказ: Гай приговаривал: «Господи!» – и утирал слезы, Инчкейп смеялся, запрокинув голову, а Добсон покачивался от наслаждения.
– И о чем шла речь? – спросила она, когда история подошла к концу.
– О крокетных шарах, – ответил Инчкейп.
– Тогда я не понимаю. Что тут смешного?
– А почему вообще что-то бывает смешно? – мягко спросил Инчкейп.
Этот ответ не удовлетворил Софи.
– Это английский юмор, да? – спросила она агрессивно. – У нас в Румынии свои шутки. Например, какая разница между котенком и куском мыла? По-моему, полная глупость.
– И что же, какая между ними разница? – спросил Гай.
Софи раздраженно на него взглянула и ничего не ответила. Он стал уговаривать ее; наконец она сдалась и обиженно сказала:
– Если посадить котенка у дерева, он на него заберется.
Успех шутки удивил ее саму. Она подозрительно оглядывалась, но, постепенно успокоившись, благодушно сообщила:
