и трудную дорогу, не забыла кокетливо заплести косу через плечо и украсить её ярко-красной резинкой с пластмассовыми божьими коровками. Что Полинка почему-то хмурит свои густые тёмные брови и нервно притопывает по асфальту носком косо зашнурованного кеда. Мы все сегодня были в кедах, отличающихся друг от друга лишь цветом. В кедах, трико и футболках, почти одинаковых, что и неудивительно, учитывая то, что в те годы и близко не было такого разнообразия одежды, особенно детской, как это будет позже.
Семечки кончились, а автобуса всё не было. Машка и Полинка завели ленивый разговор о школьных делах, в котором я не участвовала. Мне нравилось просто слушать их голоса, чувствовать с двух сторон прикосновения тёплых плеч, улавливать мимолётные, как взмахи крыльев бабочек, оттенки мимики и жестов. Я любила их в тот момент, хоть и не догадывалась ещё, что это чувство глубокого единения и полной уверенности в том, что рядом близкие мне люди – и есть любовь.
Сонную тишину позднего летнего утра вдруг нарушил частый топот.
Подруги прервали болтовню, синхронно повернули головы в сторону узкого проулка, откуда он доносился. Я проследила за их взглядами и увидела летящий в нашу сторону яркий жёлтый флажок. Ткнула пальцем в переносицу, наводя на резкость опять сползшие на кончик носа очки, и флажок обернулся тщедушной девичьей фигуркой в жёлтом платье. Девочка бежала неловко, сковано, не помогая себе руками, потому что прижимала ими к груди что-то тёмное и кажется тяжёлое. А следом за ней из-за угла уже нарастал другой звук – тяжёлый и азартный топот погони.
Девочка, ещё до того как увидела нас, уже держала курс на автостанцию, наверняка в надежде на помощь взрослых, которые должны были там быть. Но мы тоже пришлись кстати, потому что она уже выбивалась из сил и неизвестно, успела бы добежать до спасительных дверей раньше, чем преследователи настигнут её, или нет.
– Аля! – сказала Полинка, резко поднимаясь на ноги и роняя газетный кулёк из-под семечек на асфальт, – Это Алька Гаязова!
Алька тоже увидела нас, тонко крикнула:
– Девчи!
И тут из-за угла показались погоня.
– Карась! – с испугом шепнула Машка, а Полинка, издав короткое не то фырканье, не то шипение и забыв про свою сумку, бросилась навстречу бегущей девочке.
Мы с Машкой лишь секунду помедлили, прежде чем последовать за ней, хоть предстоящая встреча и не радовала.
Лёха Карастецкий по прозвищу, разумеется, Карась, был нашим ровесником и давним недругом. Впрочем, недругом он был для всех, кто не входил в его маленький, но преданный круг приближённых. Приближённые подобрались под стать ему и вряд ли нашли бы себе других друзей, вот и сбились вокруг Карася по общему признаку редкостной мерзотности. Эта их мерзотность заключалась не в том, что обычно приписывают хулиганам. Да и хулиганами, как таковыми,
