Как видишь, не без потерь. Эта лужа у вас под защитой ЮНЕСКО? Всегда на месте.
– Эта лужа – добрая традиция! Как и твоя шевелюра, видимо? Пользоваться расчёской так и не научилась?
На самом деле шевелюра была другая. Природа одарила меня на редкость густыми и вьющимися волосами, но что со стороны многим казалось удачей, для меня обернулось сплошным мучением. С самого раннего возраста мои почти чёрные волосы торчали во все стороны, с ними не могли справиться ни пышные банты, ни ободки, ни заколки, ни появившиеся позже разноцветные резинки и «крабы». В подростковом возрасте я начала пользоваться средствами для укладки и возлагала на них большие надежды, которые, увы, не оправдались. Ни цементирующий всё в районе своего действия советский лак «Прелесть», ни появившиеся в продаже импортные гели, муссы, и пенки – не справлялись с моими волосами. Они от всех этих средств становились только ещё более жёсткими, упрямыми, и злыми. В конце концов я смирилась и начала учиться любить себя такой, какая есть. В то время ещё не существовало такого понятия как бодипозитив, но у меня всё равно не было иного выхода, кроме как принять эту философию. По крайней мере в отношении волос. А гораздо позже, уже проживая в Москве, я наконец сообразила что это же и есть моя уникальная особенность, моя фишка, завершающий штрих личностного портрета! С тех пор я перестала зализывать свою непокорную копну в унылые пучки и тугие косы, перестала мучить её фенами и утюжками, а напротив – дала полную свободу! Рассыпала водопад вьющихся локонов по плечам и спине, дала им волю закрывать моё лицо, развеваться на ветру, скручиваться в тугие спирали – и наслаждалась этим бунтом против давних комплексов. Современные средства ухода и салоны красоты, конечно, тоже шли в ход, сделали мои волосы здоровыми, блестящими, и даже чуть более мягкими, но не укротили их нрава, чего, впрочем, больше и не требовалось.
Вот и в этот раз, собираясь в дорогу, я всего лишь собрала высокий хвост, достаточно свободный для того чтобы из него выбивались пряди, а макушка топорщилась «гребнями». Видимо это и имела в виду Полинка, ехидно предположив что я до сих пор не умею пользоваться расчёской.
– Расчёски – это прошлый век! – сообщила я ей и потянула себя за свисающий на лицо локон, – Нынче в моде пляжная укладка пальцами.
Полинка развела руками, признавая своё поражение, а я повернулась к её спутнице, до сих пор молчавшей.
– Маша?
– Здравствуй, – очень вежливо отозвалась она, и я неприятно удивилась хрипоте и грубости когда-то звонкого голоса подруги, – Рада тебя видеть, Лена.
– Но-но, я попрошу – она теперь Элен! – возвестила Полинка, – Элен… чёрт, а фамилию даже не выговорить.
– А фамилия и не нужна. Можете звать меня Ленкой, как раньше.
– Ладно, Ленка, иди сюда что ли? – Машка вдруг быстро шагнула ко мне и заключила в объятия. Настоящие, искренние, крепкие, с запахом туалетной воды и сигарет.
Это
