все-таки выдала меня. Но почему пояс был другой?
Почему я не рассказал суду, как все было? Что Джана обманула меня, придумав сосновую лихорадку? Может, потому, что они мне заранее не верили?!
А Джана не такая дура, пояс она все-таки сожгла. Но кто-то, узнавший о том моем преступлении, подкинул ровно такую же улику заново – как отягчающее обстоятельство. И этот кто-то был маг, настоящий, могучий, куда искуснее меня или отца. Но зачем?!
Меня отвели в прежнюю камеру. Закрылась железная дверь, и несколько раз повернулся ключ в замке. Я невпопад вспомнил о своем магазине: что думают покупатели, ведь прежде никогда не случалось, чтобы магазин был заперт несколько дней подряд? Или весть уже разлетелась по городу и все-все знают, что я убийца?!
Потом я вспомнил, как смотрел на меня отец. Померещилось мне – или гордость в самом деле была в его взгляде?
Он рассказывал сказки о волшебниках-воинах и волшебниках-плутах. Он всю жизнь ждал от меня… чего? Что я стану магом, что я прокляну кого-нибудь на смерть?!
Я сел на узкую жесткую койку. На деревянном столе, темном, покрытом слоем жира, стояла кринка с молоком и лежала краюшка хлеба. Свет пробивался сквозь окошко под потолком – вечерний свет. Я попытался определить, который час – но не справился.
Не может быть, чтобы меня казнили сразу после приговора. Пройдет время. Пару недель или даже месяц. Я буду смотреть, как свет разгорается по утрам и гаснет по вечерам, и я буду счастлив; я буду спать, сколько захочу. И уже никто не погонит меня в школу и не заставит чертить порталы. Нет, все не так плохо; от приговора до казни можно прожить целую жизнь. Это нетрудно, особенно если ты молодой…
Но кто же проклял вихрастого Ойгу?
Луч из окошка, перечеркнутый тенью прутьев, передвигался по каменной стене как-то очень быстро. Коснулся кринки и хлеба на столе, поднялся выше, остановился напротив моих глаз. Я мигнул.
«Жить хочешь?»
Слова были выцарапаны на стене, хотя я точно знал, что секунду назад их здесь не было. Может быть, они были незаметны в полумраке, а теперь, в солнечном луче, проявились?
– Хочу, – сказал я шепотом, не зная, к кому обращаюсь. – Очень хочу жить.
«Тогда ныряй в кринку».
Я кулаками протер глаза. Луч поднялся выше, и новые слова оказались выцарапаны на стене прямо над старыми.
Я вспомнил рассказы отца.
В старину маги были повелителями людей и стихий. Они проходили сквозь стены и доставали с неба звезды. Они умели нырять даже в чашки с молоком; поэтому арестованных магов содержали, заковав в цепи и окружив графическими заклинаниями. И, разумеется, настоящему магу никто не предложил бы выпить молочка в тюрьме.
Это сказки.
Луч поднимался выше и делался тусклее, пока не пропал совсем. Слова на стене остались – едва различимые: «Жить хочешь? Тогда ныряй в кринку».
Я склонился над молоком. Оно было разбавленное, сразу видно, однако налили щедро – по венчик. Попробуй я в него нырнуть – то-то
