style="font-size:15px;"> – Родион.
– Имя-то у тебя вон какое мужицкое. Ого-го. Родио-о-о-о-о-н. А ты вон какой дохленький! – Аня слегка ударила по плечу, так сказать, по-братски, но художнику этого хватило, чтобы его бренное тело переместилось на полметра.
– Давайте я вам покажу свою мастерскую. И мы там все обсудим.
– Родя, ты меня сейчас в подвал какой-то затащить собрался? – засмеялась Анька и как-то буднично сообщила: – Ты смотри у меня, если ты насильник там какой, то я тебе все зубы повыбиваю.
– Да нет, что вы, Анна, Анна, что вы. Я к вам исключительно с творческим интересом. Лик ваш превосходный идеально ляжет на холст. Да и не подвал это. Бывшее помещение швейного цеха.
– Так это ж вон за тем домом, я знаю.
– Ну да.
– Ладно, маньяк, веди в свое логово.
Старое красное кирпичное здание раньше принадлежало швейной фабрике, а теперь тут чего только нет. Магазинчики с ширпотребом. Ломбард. Рюмочная, у которой всегда терлись забулдыги. И Родина мастерская. На железной двери, что отделяла ее от внешнего мира, присутствовало тоже своего рода искусство. Наскальная живопись, оставленная каким-то недорослем, в виде детородного органа. А чтобы замысел уличного художника был интерпретирован в верном русле, снизу он так и подписал: «Хуй!».
– Нам сюда! – копошась в замочной скважине, сказал Родя.
– Какая-то хуевая у тебя дверь! – хохотала Аня.
– Да я закрашивал, а они снова рисуют. Я решил не обращать внимания.
– А если по щам малолеткам надавать?
– Ой, что вы, что вы, Анна. Они ж дети!
– Постарше станут, потом тебя же тут гопнут, а ты все будешь говорить: «Они же дети!»
– Проходите, Анна! – он галантно придержал для дамы дверь.
– Слышь, маньячелло! Давай-ка ты первый пойдешь! А то дашь мне по башке чем-нибудь тяжелым и все, пиши пропало.
– Да вы что-о-о? Я… никогда!
– Да ладно тебе, не пыхти! Пошли уже!
За длинным темным коридором с мигающей лампочкой, как в самом заправском триллере, была лестница, которая вела на второй этаж. После нескольких минут, проведенных в темноте, глаза Ани не сразу привыкли после попадания в светлую комнату с большим окном, выходящим на внутреннюю территорию бывшей швейной фабрики.
В мастерской, говоря по-русски, был конкретный срач, который Родя называл творческим беспорядком. Какие-то треноги, недорисованные, вернее недописанные картины, холсты, краски, грязные кисти.
– Ну вот тут я и творю. А вот здесь, – он забежал на небольшой постамент и с восторгом сообщил: – здесь вы будете мне позировать.
– А чего делать-то?
– Просто сидеть и не двигаться, а мастер сделает свое дело.
– Ты это не выебывайся, мастер!
– Милочка моя! Вы так мило материтесь, даже нисколько не режет слух.
– Еще раз назовешь меня милочкой своей, слух твой прорежет моя нога.
– Анна, отбросьте
