она должна увидеть и понять! Чёртов Жаров со своими загадками! – И как у него дела?
– Не знаю. Мы недолго разговаривали. Постой, – встрепенулась Наташа и с подозрением посмотрела на подругу: – Ты что, решила бросить Женьку?
– Чего? – поперхнулась Полина. – С чего ты взяла? И вообще, – она решила пойти в наступление, прощупывая почву, – вы так тесно общались, когда ты устроилась в больницу, что я подумала…
– Подумала что? – холодея, спросила Наташа. Неужели кто-то из её друзей мог решить, будто она и Дима… Бред какой-то. Наблюдая, как аккуратно Полина аккуратно разливает вино, Наташа задумалась. Вспоминая недовзгляды и недокасания, повисшее молчание и дрожащее напряжение, предвкушение чего-то, что так и не сбылось. Наблюдая за ней сквозь ресницы, Полина с удивлением заметила, как слабо порозовели её щёки. Молча сделав глоток, дождалась, когда Наташа поднимет глаза, и выпалила:
– Он тебе нравится?
Кровь прилила к лицу так резко, что Наташа с трудом удержалась от желания прижать ладони к щекам. Нравится? Ерунда. Конечно, нравится. Как человек. Как друг. Как… Беспомощно посмотрев на подругу, Наташа еле слышно выдохнула:
– Матерь божия… кажется, да.
Глава пятая
Луна, наполовину скрытая тенью, освещала парк призрачным светом. Дима не собирался гулять, просто пришёл посидеть в тишине. Здесь тишина была живой, настоящей. Дышала звуками и запахами, окружала, как друг, укрывающий тёплым одеялом в холодную ночь. Облокотившись о спинку, Дима сидел на скамейке, скрестив лодыжки, и задумчиво смотрел на луну. Холодный серебристый диск, прихотливо меняющийся от капризов чужой тени. Чья тень смогла бы изменить его самого, чтобы перестал, наконец, винить себя за смерть Марины? Отпустил и начал жить дальше…
Шумно выдохнув, он подставил лицо прохладному ветру. Ему поздно что-то в себе менять, даже если бы было ради кого. Но едва ли во всём городе, да и, пожалуй, во всём мире нашёлся бы хоть один человек, способный принять его целиком, со всеми привычками, сомнениями, застарелыми страхами. Таких больше не существовало. А сам он смог бы вновь впустить в свою жизнь постороннего? Обнажить душу, отдать всего себя, без оговорок? Дима был уверен – нет. Но раньше это понимание не вызывало ничего, а сейчас – давило, вытесняя воздух из лёгких.
Будто кто-то подцепил внутренности на крюк, а теперь тянул, тянул, тянул, и избавиться от этого чувства не получалось. Лунный свет пробивался сквозь листву, ложился монохромной мозаикой, подрагивая на ветру. Повинуясь внезапному порыву, Дима подставил ладонь, ловя серебристое пятно. Призрачное, невесомое, ускользающее. Как чувство, которое он никак не мог уловить. Усмехнулся: пожалуй, пора переключаться с фантастики на любовные романы, которыми зачитываются школьницы. Стареет.
Возвращаясь домой, Дима усиленно избегал оживлённых улиц, не желая жертвовать своим уединением. Пройдя почти половину квартала, он удивлённо остановился, отчётливо расслышав знакомый смех. Сам не заметил, как ноги привели к Наташиному дому. Сейчас в её окне на втором этаже
