продавщицы, поворачивая диск с номерами. – Сорок четыре!» Жители Гиллама один за другим подходили к застекленному прилавку и делали заказы. Фунт копченого окорока, большими кусками. Полфунта проволоне. В магазине было полно народу: остатки после Рождества все уже подъели, а впереди был Новый год. Энн Стенхоуп держала талон с номером пятьдесят один.
Сорок пять, сорок шесть, сорок семь. Джонни Мерфи, приехавший на каникулы из колледжа и отправленный матерью в магазин, приметил среди покупателей своего школьного тренера по бейсболу, бросился его приветствовать и загородил остальным проход, пока кто-то не заметил в шутку, что мистеру Первоклассному Питчеру надо бы подвинуться. В колледж Джонни попал благодаря спортивной стипендии, а в выпускном классе весь Гиллам следил, как он приносит команде победы над соседними городками – побогаче, с хорошими стадионами. Номер сорок восемь забыл составленный женой список покупок, долго экал и мекал и в итоге попросил стейк по-лондонски и фунт немецкого картофельного салата. Сорок девятый и пятидесятый номера позвали одновременно, с разных концов прилавка. Менеджер отправил в зал подмогу, и очередь пошла быстрее.
И тут Энн Стенхоуп вдруг поняла, что, похоже, все, кто был в магазине, либо получают свои покупки прямо сейчас, либо уже получили. Даже те, кто пришел после нее, – Энн их толком не видела, только чувствовала их присутствие за спиной, – успели разжиться стейками, салатами и сырами. Все, кроме Энн Стенхоуп. Продавцы за прилавком трудились не покладая рук: только что обслуживали пятьдесят второй номер и вот уже звали шестидесятый. А за ним и шестьдесят первый. Люди толпились вокруг нее, закрывали обзор, и Энн охватило давно знакомое и почти забытое ощущение. Сердце билось все громче и чаще, и в такт ему пульсировала глубоко внутри какая-то неистовая злоба – тем сильнее, чем дольше Энн не двигалась с места, чем дольше молчала и чем пристальнее смотрела. Боковое зрение размывало силуэты, а стоило повернуться, чтобы разглядеть как следует, как они тут же ускользали. Казалось, все процессы в теле Энн ускорились, в то время как процессы за пределами ее тела – движения других покупателей, тянущихся к полкам, кладущих покупки в тележки, – замедлились. На шве молочного пакета набухала белая капля. Старик потер свой синий, в прожилках нос, и Энн заметила торчащие из него волоски – такие же неприличные, как на иных частях тела. В дальнем конце магазина с сиплым вздохом распахнулись автоматические двери. Ворвавшийся с улицы порыв ледяного ветра пронесся по залу и скользнул Энн под пальто. Решительно никому не было до нее никакого дела. Энн огляделась по сторонам и с удивительной ясностью – в такие моменты ее разум ухватывал все в мельчайших подробностях, высвечивая даже то, на что она прежде не обращала внимания, – поняла, что ее не замечают нарочно, что все сговорились против нее по каким-то неведомым причинам, наверняка таким пустым и ничтожным, что попытки их выяснить стали бы пустой тратой времени. Все вокруг перемигивались, переглядывались и подавали друг другу тайные знаки. Все объединились с одной целью: не пустить
