что ли? Ты это брось! – погрозил сыну пальцем. – Не последний день хлеб жуём да киселём запиваем. Говорено же: как плотно осяду – зараз всё и порешаем. Пока батька жив – при нём будете! А пока – терпеть. Мужик ты али как? Хозяйствуй покедова, Володька, за старшого. Большую надёжу на тебя имею. И это… носы не вешайте, недолго вам осталось, обещаю…
Иннокентий в очередной раз ранешней заутреней подался восвояси. Вроде бы и не углядел никто.
Но Гоха Колычев, захаживая к Пластовым, отметил про себя, что Фима как бы переменилась. Ишь, то лишнего слова не выдавишь, вдругорядь и вовсе поздоровкается при встрече и только, а третьего дни, эвона, улыбочкой одарила! И Володька ейный не смурным шатается, повеселел с чего-то парень. Перемены Гоха отнёс на свой счёт.
И нарисовался к Пластовым в выходном пиджаке, начищенных сапогах с лакированными голяшками, новой плисовой рубахе.
– Чой такой нарядный? Вроде и праздника никакова нету, – встретила его Фима.
– Да мне завсегда праздник с тобой повстречаться! – выпалил Гоха заранее обмусоленную фразу.
– Ишь ты, кавалер какой! Не староват выгуливаться?
– Но дак и ты от меня недалеко ушла, – выпалил Гоха.
– Далеко, Георгий, далече, – грустно ответила Фима. – Вон двое по лавкам и… – Улыбнулась чему-то.
– Да ладноть! Наоборот, расцветашь. Раздобрела вона! Само время на крепкое мужеское плечо опереться, Фима.
– Уж не ты ли плечо собрался подставлять?
– А что? – Гоха шагнул к женщине, облапил сзади за груди. Жарко зашептал в ухо: – Чево бы нам и не сладиться, Фима? Чай, не чужие… Я ж завсегда к тебе с добром и симпатией…
– Ну-ка, выпусти! – Дёрнулась всем телом. – Слышь?! Не охальничай! Расцепи ручиши! Совсем сдурел! Ты чё задумал, Гоха? При живом муже… Отпусти, сказала! Да кабы и одна была, – тщетно пытаясь высвободиться, выкрикнула Фима, – на кой ляд ты мне сдался, кобелина! Степаниду в могилу загнал, к Дашке Бродягиной шастая, а теперича до меня добрался! Отпусти, образина чёртова!
– Отпусти мамку! – вцепился сзади в Гоху залетевший с улицы Володька.
– Пшёл, щенок! – рявкнул Гоха, отпинывая парнишку.
– Отпусти мамку! – снова выкрикнул тот, загремев ухватом.
– Ух ты! – расцепив наконец лапы, повернулся к Володьке Гоха. – Ну, давай-давай, попробуй! Прибью, как кутёнка!
– Уйди! – заступила между Гохой и сыном Фима. – Уйди Христа ради…
– Зря ты так, – опустился на лавку, тяжело дыша, Гоха. – Зря… А ты чево на меня кидашься? – посмотрел исподлобья на Володьку. – Мало мы с тобой любо-дорого охотничали? Как с родным валандался, э-хе-хе… – Перевёл хмурый взгляд на Фиму: – И каво ты кочевряжишься? «При живом муже»! А где он? Ау-у! – прокричал дурашливо, с издёвкой. – Ты вот баба умная, а до одного не дотумкаешь: сгинул Кешка окончательно. Коли за столь лет весточки-крохотулечки
