не имело смысла. Я налил почти полный фужер водки, залпом выпил и поднялся. Тут же, как из-под земли, возник официант.
– Если кто-то все-таки объявится, пусть располагаются, пьют, едят. Мы в расчете?
– Абсолютно. Хочу подсказать – типичная ситуация. На прошлой неделе гражданин тоже, как вы, нервничал. Два часа – никого. Стол на четырнадцать с половиной персон. Все как один заявились. Симпозиум затянулся.
– А кто был половиной?
– Старичок какой-то из академиков. Пить нельзя, горячее тоже. Только овощной салат и минералка. Извиняюсь, хотел поинтересоваться – дамы будут?
– По-моему, никого уже не будет.
– Я почему вопрос задаю… Вы одну водку только заказали, а в случае дам можно сухого две-три бутылки.
– Не советую. Они тоже водку предпочитают. Оттягиваются после трудового рабочего дня. В общем, хозяйничай, я пошел.
Он сделал еще одну попытку задержать меня.
– Такое впечатление, что я вас неоднократно где-то видел. Лицо такое интересное – никак не могу вспомнить. Насколько я понимаю – у вас сегодня день рождения?
– Скорее день прощания.
– Еще только один вопрос – как узнать гостей? Что они именно за этот стол?
В дверях показался Олег. Сначала осторожно заглянул, но, заметив, что я его вижу, приветственно поднял руку. Почему-то оглянувшись, осторожными шажками двинулся к нам. Мне даже показалось, что он хочет уйти.
Пришлось подойти и взять его под руку.
– Нет ничего проще. Вот этот господин всех узнает и встретит. Разрешаю ему быть гостеприимным хозяином застолья.
– Не знаю… – испуганно забормотал Олег. – Я, собственно, не рассчитывал… Совершенно случайно…
Я силой подвел его к столу, отодвинул стул, усадил на свое место.
– Не паникуй. За стол уплачено – ешь, пей. Если кто-то все-таки придет, извинись за меня. Скажи… Скажи, срочно вызвали на монтаж. Утром передача.
– Вспомнил, – обрадовался официант. – По телеку. Передачу ведете. Забыл, как называется…
Пока он говорил, Олег торопливо налил себе водки, выпил. Лицо у него сразу залоснилось, глаза из испуганных стали хитровато веселыми.
– Правильно, старик! – Он снова потянулся за бутылкой. – Как бы хреново ни было, марку надо держать. – Он снова налил, выпил, потянулся за семгой. – Только про монтаж ты зря. Все в курсе, что ни один канал тебя на пушечный выстрел. Ольга лично всех на уши поставила. Навел ты шороху.
– Вот именно – «шороху». А думал, гром грянет.
– Гром у тебя получился на собственную задницу. Результат налицо… – Он показал на накрытый стол. – Такая халява и – никого. Знаешь, что она на летучке выдала? Кого с Зелениным увижу, пусть сразу заявление подает.
– Вспомнил! – оживленно дернулся официант.
– Заткнись! – посоветовал ему Олег. – Меньше знаешь – спокойнее спишь. Узнают, как ты тут перед ним прогибался, запросто в канализацию смоют.
Официант исчез.
– А ты, выходит, смелый и принципиальный?
– Я-то? Скажу, был пьяный в сиську, ничего не помню, ничего не знаю. Поверят запросто.
– Счастливо оставаться, – сказал я и пошел к выходу.
В дверях путь преградила шумная и веселая толпа артистов местного драмтеатра. Пришли отмечать премьеру. Многие из них меня знали. Встречаясь со мной взглядами, они отводили глаза и торопливо гасили улыбки. И лишь Народный, которому даже в легком подпитии было море по колена, картинно развел руки и громогласно провозгласил:
– Безумству храбрых поем мы славу! Старик, разреши пожать твою честную руку. Ты вел себя достойно, но глупо. Если бы мы отказывались от ролей, которые нам не нравятся, театра вообще бы не было. Театр – это вечный компромисс между талантом и бездарями. Страдает, как правило, талант.
– Сочувствую, – сказал я. – Но в телевидении в отличие от театра таланты вообще не нужны.
Обойдя Народного, я торопливо спустился по лестнице и вышел на улицу.
Шел дождь. Одиночество во время дождя невыносимо. И особенно невыносимо в большом, переполненном движением и огнями городе. Зонта у меня не было, но и пережидать дождь не имело смысла – он явно зарядил на всю ночь. Спешить мне тоже было некуда. Я неторопливо шел под проливным дождем в своем новеньком смокинге, который скоро стал похож на повседневное одеяние бомжа. Скоро мне почему-то стало казаться, что ни один человек, ни одна машина не шли в том направлении, в котором шел я. Все почему-то двигались мне навстречу, перегораживали дорогу, толкали, оборачивались
