мы вдвоём никак не можем растопить камин! Как жаль, что отец отпустил прислугу. Но он редко когда ошибается, вероятно, это правильное решение в сложившихся обстоятельствах, – сказала, обращаясь к сидевшей в каминном кресле подруге, Анна Гринберг, усердно дуя в поддувало камина. Её надежды на то, что маленький огарок свечи, подсунутый ею под дрова, поможет им разгореться, оказались тщетны. – Во всём нужна сноровка, я понимаю, но ведь это примитивное, простое дело – развести огонь в очаге! – удивлялась она.
Анна – милая девушка, не блиставшая среди своих сверстниц в гимназии внешней красотой, но считавшаяся одной из самых одарённых в естественных науках гимназисток – проживала бо́льшую часть времени с отцом в Кронштадте. Как раз это и спасло её подругу Софью, бежавшую из Петрограда после революционного переворота. Семья Гринбергов любезно приняла её и разместила у себя.
Хозяин дома – известный в Кронштадте стоматолог Шимон Моисеевич Гринберг, еврей-ашкеназ – имел успешную частную практику и мог позволить себе двухэтажный дом с мезонином. Для удобства пациентов спереди и на торце первого этажа дома номер пять на «бархатной» стороне Николаевского проспекта красовалась вывеска в виде зуба с большими корнями, на которой было написано: «Шмн. Гринберг, дантист».
Давно зародившаяся дружба талантливого еврея-дантиста и градоначальника, главного командира порта и военного губернатора адмирала Вирена, позволила первому основательно обосноваться в Кронштадте и вести практику в этом удивительном и закрытом городе. В основном пациентами Гринберга были люди состоятельные: офицеры, немногочисленные чиновники и члены их семей. Шимон Моисеевич, или, как называли его другие евреи, Шимон бен Моше, несмотря на однообразие местного общества, полюбил Кронштадт, представлявший собой не просто красивый город, а сложное фортификационное сооружение, наполненное моряками и морскими офицерами.
– В моё отсутствие прошу вас, дорогие, дома не покидать! – говорил каждое утро перед уходом доктор Гринберг дочери и её приятельнице. – Ситуация в городе непредсказуемая и крайне опасная!
– Мы понимаем: никому не открывать, никого не впускать, – скороговоркой отвечала Анна, картаво произнося слова с коварной буквой «р».
– Вот и славно! – улыбался Шимон Моисеевич и спешно уходил на первый этаж своего дома вести приём пациентов.
– Знаешь, Соня, если бы оказалась одна, вот так, как ты, я не знаю, смогла бы спастись или нет… – задумчиво сказала Анна, глядя на пламя от разгоравшихся дров в камине.
– Смогла бы, обязательно смогла бы! – ответила подруга, внимательно смотревшая на огонь.
– Люблю смотреть на огонь. Так хочется, чтобы он забрал все обиды, переживания и страхи, – тихо сказала Анна.
– Обиды и переживания не самое опасное и тяжёлое, моя милая! Мне представляется, то, что сейчас происходит, в тысячи раз будет страшнее. Нам нужно либо бежать из страны, либо как-то приспособиться. Tertium поп datur![1]
– Я
Третьего не дано! (лат.)
