удивился дядечка. – По какому вопросу?
– Пока не знаю, – вздохнула Екатерина Петровна.
– А вы, гражданин, не могли бы оказать нам помощь? – выказал чудеса обходительности Руденко.
– Да-да, – изящно наклонил голову немного вперед дядечка, – Лев Сигизмундович Браницкий, – с горделивым достоинством представился он.
– Нам нужен еще один понятой, – продолжал Руденко в то время, как Браницкий заинтересованно пялился на Яну.
– Понятой? – приподнял свои сероватые округлые брови Лев Сигизмундович. – Что случилось?
– У нас есть подозрение, что Евгения Галкина мертва, – ляпнул лейтенант.
– Мертва-а?! – воскликнул Браницкий.
– Ужас! – обмерла Елизавета Петровна.
Внизу послышались медленные тяжелые шаги, Все стали напряженно вслушиваться.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – горько усмехнулся Браницкий, прерывая мгновенную паузу и многозначительно качая головой. – Как же это случилось?
– Лев… – замялся Руденко, припоминая витиеватое отчество щеголя.
– Сигизмундович, – подсказал Браницкий, чуть сморщив породистый польско-еврейский нос.
– Мы еще толком ничего не знаем. А-а, вот, наверное, и дядя Коля, – Руденко улыбнулся поднимавшемуся нетвердой походкой мужчине. – Сейчас все окончательно выяснится. Вы будете понятым? – снова обратился он к Браницкому.
– Да-да, – с ответственным видом произнес тот, – о чем речь!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дядя Коля, поджарый мужик с пропитым лицом, ограничился скептическим взглядом. Потом, почесав в грязном затылке, спросил, лениво растягивая слова:
– Чего на-до, ше-еф?
Он поднял мутный взор на горящего от нетерпения Руденко.
– Дверь взломать, – коротко сказал тот, – можешь?
Дядя Коля, которому алкогольный кайф придавал повадки флегматичного скептика, пожал плечами, мол, а как же, конечно, могу, и принялся за дело. Неторопливо, спокойно, обстоятельно. Просьба Руденко не вызвала в нем ни удивления, ни протеста, ни даже сколько-нибудь явного интереса. Может быть, он и хотел бы выполнить работу как можно скорее, чтобы от него отвязались, но был под градусом, а потому трудился, как при замедленной съемке. Когда дверь подалась, Руденко, не поблагодарив его, двинул в квартиру. Потом, словно вспомнив о Самойлове, Яне, понятых, о лежавшем на нем грузе ответственности, громыхнул своим звучным баритоном:
– Ничего не трогать, сохранять спокойствие!
Уже в прихожей у него была возможность убедиться в Яниной правоте – кругом царил вопиющий беспорядок.
– Боже мой, боже мой, – испуганно и удрученно приговаривал Браницкий, прикрывая то и дело рот ладонью.
– Господи! – вторила ему потрясенная открывшейся ей картиной разгрома Елизавета Петровна, с опасливой
