невротиков, которые только что прошли мимо? Не станете же вы утверждать, что они вас напугали?
– Нацизм начинался с кучки ничтожных невротиков, – заметила Гарриет.
– Это правда! – согласился Инчкейп, улыбаясь, словно думал, что она шутит. – Но в Румынии фашизм – это своего рода игра.
– В 1937 году еврейских студентов вполне всерьез выбрасывали из окон университета. Я боюсь за Гая. Он там совсем один, если не считать этих трех старушек.
– Есть еще Дубедат.
– Что толку от Дубедата, если туда ворвется «Гвардия»?
– За исключением тех редких случаев, когда сюда заглядывает Кларенс, я здесь совсем один, но не позволяю себе тревожиться из-за этого.
Гарриет хотела сказать: «Никому не нужно Бюро пропаганды», но вовремя сдержалась и вместо этого произнесла:
– Эта летняя школа – настоящая провокация. Там учатся одни евреи.
Хотя Инчкейп и сохранял на лице выражение учтивой скуки, губы его заметно напряглись. Он резко поддернул манжеты и стал разглядывать свои запонки.
– Думаю, Гай способен постоять за себя, – заметил он.
Его гладко выбритое наполеоновское лицо сделалось отстраненным: очевидно, он пытался скрыть раздражение. Гарриет умолкла. Она пришла сюда, будучи убежденной, что сама идея летней школы принадлежала Гаю, но теперь осознала свою ошибку. Инчкейп был влиятельным членом организации, в которой Гай надеялся сделать карьеру. Хотя Инчкейп и не вызывал у нее неприязни, – они сразу же нашли общий язык, – для нее он оставался величиной неизвестной. Теперь же она задела его гордость. Неизвестно, как он охарактеризует Гая в отчетах, которые отсылает на родину.
Раньше она критиковала Инчкейпа: «Меня удивляет его скаредность: он экономит на еде, но покупает за безумные деньги фарфор, чтобы впечатлить гостей».
Гай отвечал ей, что такими покупками Инчкейп заполняет эмоциональную пустоту своей жизни. Для него это было своего рода самовозвеличиванием. Видимо, то же относилось к летней школе.
Понимая, что повлиять на Инчкейпа не удастся, Гарриет решила польстить ему:
– Видимо, это в самом деле важно.
Мгновенно смягчившись, он поднял взгляд и заговорил уже совсем другим тоном:
– Весьма. Это означает, что мы не побеждены. Наша мораль крепка. И нас ждет блестящее будущее. У меня много планов…
– Вы полагаете, у нас есть будущее?
– Разумеется, есть. Никто не будет нам противостоять. Румынская политика всегда заключалась в том, чтобы сидеть на двух стульях. Что же до немцев, для них главное – получить желаемое, а остальное им безразлично. Я так уверен в будущем, что выписал сюда старого друга, профессора лорда Пинкроуза. Он прочтет Кантакузеновскую лекцию.
Видя изумление Гарриет, Инчкейп удовлетворенно ухмыльнулся.
– Время напомнить о себе, – сказал он. – Традиционно в таких лекциях говорится об английской литературе. Так мы напомним румынам, что наша
