марево на горизонте. Плохой знак, Мира! Слишком рано наступает жара! Ох, многие умрут от жары этим летом!
– Мне пора, тетя Эвви! – прокричал Джордж Мира. – Нужно отвезти телеграмму Стрингеру Болье!
Тетя Эвви Чалмерс откинула голову и захихикала. Она хихикала, пока не закашлялась, роняя пепел на халат. Она выплюнула последний дюйм сигареты, и он лежал, дымясь, на асфальте рядом с ее туфлей, черной, как кухонная плита, и тесной, как корсет, – туфлей старухи.
– Телеграмму французу Болье? Да он не сможет прочитать даже надпись на собственном памятнике!
– Мне надо ехать, тетя Эвви! – сказал поспешно Джордж и нажал на газ.
– Француз Болье – самый большой болван из всех, созданных Богом! – прокаркала тетя Эвви в столбе пыли, оставленном машиной Джорджа.
Она постояла возле почтового ящика, глядя ему вслед. Для нее почты не было, как почти всегда. Большинство из ее знакомых, умеющих писать, были уже мертвы. Она собиралась вскоре последовать за ними. Наступающее лето вызывало у нее мрачные предчувствия. Она могла говорить о мышах, прячущихся в подвалах, или о мареве на горизонте, но не говорила ни о жаре, встающей с полей, как чудовищный зверь со спутанной шерстью и красными глазами; ни о своих страшных снах; ни о беспричинных слезах, приходивших к ней по утрам, слезах, которые не несли облегчения, а разъедали глаза, как пот. Она не говорила о ветре, несшем безумие и смерть.
– Джордж Мира, ты – старый пердун, – произнесла тетя Эвви с мягким мэнским выговором, придающим словам одновременно ласковость и язвительность.
Она медленно направилась назад к дому, по пути остановившись и поглядев на небо, еще окрашенное в нежные весенние тона. Но она чувствовала там будущую жару. Будущую смерть.
За год до этого лета, когда старый «ягуар» Вика Трентона начал издавать неприятный лязгающий звук где-то над левым передним колесом, именно Джордж Мира посоветовал ему обратиться в мастерскую Джо Кэмбера на окраине Касл-Рока. «Он очень странно себя ведет в таких случаях, – говорил он Вику тогда, стоя с ним у почтового ящика. – Говорит, что ничего не выйдет, потом все делает как надо, и ты же оказываешься виноватым». Вик еще долго размышлял, правильно ли он понял почтальона, или это какая-то мэнская шутка.
Все же он позвонил Кэмберу, и однажды в июле (гораздо менее жарком, чем следующий) они все вместе – он, Донна и Тэд – отправились туда. Дважды Вику приходилось останавливаться и спрашивать дорогу, и с тех пор он звал эти места не иначе, как восточная глушь.
Пока он заезжал во двор к Кэмберам, переднее колесо лязгало еще сильнее, чем раньше. Трехлетний тогда Тэд сидел на коленях у Донны и улыбался, его всегда веселили поездки на папиной машине.
Во дворе они увидели мальчика лет восьми-девяти, бившего по мячу старой бейсбольной битой. Мяч отлетал в сторону, стукался о стену сарая, где, как решил Вик, и размещался гараж мистера Кэмбера, и возвращался обратно.
– Добрый день, – сказал мальчик. – Вы мистер Трентон?
– Точно, –
