есть…
– Это… просипел Быков, и визгливо выкрикнул: – Это инсинуации!
– Это всего лишь правда, Алексей Петрович, – мягко сказал я. – Знаете, как нашу газету в народе зовут?
– «Флажок»? – робко предположила Зина.
– «Брехунок»! – мой голос прозвучал резко, как пощечина. – Так не пора ли вернуть людское доверие? Нет, я не имею в виду лить помои на советскую действительность, а всего лишь не лакировать ее! Вон, посмотрите, какая очередь с утра выстраивается к киоску «Союзпечати»! Гонцы с молочного завода, с сахарного, с автобазы закупают «Литературку», «Неделю», «Комсомолку», даже «Гудок». А наш «Флажок» не берут! Да и что там читать, кроме программы передач? «Кирпичи» на всю полосу? Так их можно отдельно продавать тем, кто страдает от бессоницы – уснут на втором абзаце!
– Это… Это переходит всякие границы, товарищ Осокин, – глухо выцедил Быков. С каменным лицом собрав бумаги, он покинул кабинет.
– Что ж вы так-то… – с укором промямлил Коняхин, платком промакивая лысину. – Обидели товарищей…
Я посмотрел на сиявшую Горбункову, на малость ошалевшую Ергину, на раскрасневшуюся от праведного гнева Татьяну Лысых, отрабатывавшую соцкультбыт в водянистых «лонгридах».
– Иван Трофимович, но ведь я прав! К тому же сказанное в полной мере относится и ко мне самому. Надо писать лучше!
Напряженную атмосферу разрядил наш фотограф Коля, белобрысое существо в сильнейших очках. Он вошел бочком, смущенно зарделся, и выложил на стол свежие снимки.
– Ага! – облегченно крякнул главред. – Слу-ушайте… А ведь здорово вышло!
Лысых потянулась к фотографиям, но Ергина перехватила верхнюю, с Селезневым. Водитель непринужденно улыбался с глянцевой бумаги. Держа в руках полный лоток, он не застыл, потея и стесняясь, а глядел весело, но с достоинством, и даже с тайной гордостью.
Я и сам малость загордился. Поймал-таки момент энтазиса!
Коняхин шумно выдохнул, и сказал, набавляя в голос строгости:
– За работу, товарищи!
Вечер того же дня
Приозерный, улица Ленина
Я вернулся «домой» пораньше, пользуясь тем, что день у меня ненормированный, и затеял что-то среднее между генеральной уборкой и обыском. Марлен не мог выложить мне все свои секретики, мы просто не помним о мелочах, настолько они сливаются с плоскостью буден.
Ну, со спальней и кухней я разобрался по-быстрому, а вот в «зале» пришлось повозиться. Если честно, то моей боязливой натуре смутно было, вот и схватился за веник со шваброй – когда выметаешь мусор или натираешь паркет, переживать некогда.
Может, я и зря выступил на планерке, и надо было скромно отсидеться, пока наш бесталанный идеолог в дерьмо Галку макал…
«Ну, не шмог!»
Забавно, что внимание и жалость я обычно проявляю к хорошеньким девушкам – мне так приятнее. А у Галины фигурка
