Богу, собаки что-то почуяли, полицейские стали копать и нашли пропажу: Ленку-пианистку.
– Что ж делать то, Марьяна?
– Теперь ничего… Попробую вам помочь. Но после премьеры. Некогда сейчас. Завтра после концерта приходите.
Тётя Зина с Татьяной еле высидели два с половиной часа классической музыки. Марьяна шла заключительным номером программы и дважды играла на бис. После оглушительных оваций, она третий раз занесла скрипку над плечом и замерла, глядя в зрительный зал. В зале на одном из свободных мест первого ряда сидела покойница. Пианистка Лена Ковальчук. Лена медленно встала и, не отрывая взгляда от Марьяны, поднялась на сцену.
– Знаю, что ты зовёшь меня. Играешь и зовёшь, улыбаешься и зовёшь, кланяешься и зовёшь. Ну вот она я! Чего надобно? М-м-молчишь. Что, язык проглотила? И музыка эта твоя как жало… Таньку отмазать хочешь? Всё из-за неё. Не вернись я в город, не связалась бы с этим нариком Харитоном. Всё из-за неё…
Марьяна смотрела на Ленку с укором: «Нельзя так! Прости её».
– Хочет прощения? Пусть обмоет меня. Ночью. Одна. И оденет в красное концертное платье. Вот это. Очень я по нему скучаю. Тогда прощу… – засмеялась Ленка и исчезла.
А Марьяна как стояла, так и рухнула на лаковые плашки дореволюционного паркета. Без сознания. Зрители зашумели, заохали, но ведьма Марьяна она и есть ведьма. С ней такое уже случалось. Оркестранты знали: если в обморок грохнулась, значит, духи к ней подступили. Пытают.
– Неужто? Пошли, Танюх. Что Марьянка скажет?
Ведьма Марьяна долго лежала на кушетке, не в силах прийти в чувства. Руки холодными плетями болтались у каменного пола гримёрки, пугая обеспокоенных женщин.
– Зой, она точно в порядке? – простонала Татьяна, десятый раз спрашивая раздраженную гримёршу.
– Тань, в таком состоянии она прибывает чуть ли ни по десять раз за год. Как прибегут к ней вот такие заполошенные, как вы, так она в обморок и грохается. Бррр. Чувствуете холод? Чует моё сердце, мы с вами здесь калякаем, а вокруг нас мертвяки стоят и могильным этим холодом дышат…
– А-а-а-а! Перестань. И так жутко, – задрожала Татьяна, ткнувшись носом в материно плечо. – Может, нашатыря? – всё-таки спросила она.
– Нашатырь весь выдышали. А новый, никто не купил, – на полном серьёзе ответила гримёрша. И тут Марьяна пошевелилась, резко поднялась и гаркнула, застучав зубами:
– Пледддд. Дайте пледдд.
Зоя сняла с кресла плед и укрыла дрожащую Марьянку.
– Ну что? – подступила к ней с расспросами тётка Зина.
– Есть хорошая новость: Ленка согласилась снять проклятье. Но есть и плохая.
– Говори-и-и-и, – предчувствуя неладное, взялась выть Татьяна.
– Ленка просила помыть её и переодеть. Ночью. И ты должна быть одна. Никаких мамок да нянек. Как сама заварила кашу, так самой тебе её и расхлебывать.
Тут Танька как завыла с
