хочу есть.
– Я высеку эти слова на твоем надгробии. Однако речь сейчас не об этом… Кто тебе дал денег на укол вчера вечером?
Римма отвела глаза в сторону.
– Не понимаю. О чем ты? Я очень голодна. Ты можешь дать мне…
– Замолчи! Ты согласна пройти курс лечения, если мне удастся договориться с врачом?
Лицо Риммы помрачнело.
– Мне уже поздно лечиться. Я знаю. Бесполезно говорить о врачах.
– Есть человек, который может тебя вылечить. Если мы с ним договоримся, ты согласишься пройти курс лечения?
– Кто это?
– Доктор Клинци. Он лечит всех знаменитых киноартистов. Может, мне удастся уговорить его.
– Держи карман шире. Проще всего дать мне денег. Много не надо, всего каких-нибудь…
Я с силой встряхнул ее. Мне едва не стало дурно, когда она дохнула на меня.
– Ты согласишься лечиться у него, если мы с ним договоримся? – крикнул я.
Римма вырвалась у меня из рук.
– Как хочешь.
– Ладно. Я переговорю с ним. Никуда не выходи из комнаты. Я скажу Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и что-нибудь поесть.
Подойдя к лестничной площадке, я окликнул Кэрри и попросил принести Римме шницель и кофе, потом зашел к себе и надел свой лучший костюм. Костюм был неважный, местами лоснился, но когда я причесался, почистил ботинки и вообще привел себя в порядок, вид у меня стал вполне приличный.
Затем я снова зашел к Римме.
Она сидела на кровати, отпивая кофе, и, увидев меня, по привычке сморщила нос.
– О! Ты здорово выглядишь!
– Не важно, как я выгляжу. Давай пой. Все что угодно.
Римма уставилась на меня.
– Все что угодно?
– Да. Пой.
Римма запела «Дым ест тебе глаза».
Она пела безо всякого усилия. И снова при звуках ее чистого, сильного голоса я почувствовал озноб.
Я стоял и молча слушал, а когда она исполнила припев, остановил ее.
– Хорошо, хорошо, – сказал я с бьющимся сердцем. – Никуда не уходи. Я скоро вернусь.
Прыгая сразу через несколько ступенек, я сбежал по лестнице.
Особняк доктора Клинци стоял посреди большого красивого сада, обнесенного высокой стеной и острыми железными шипами.
Я пошел по длинной аллее. Мне потребовалось три-четыре минуты быстрой ходьбы, прежде чем я увидел дом, показавшийся мне голливудским вариантом дворца Медичи во Флоренции.
Около пятидесяти ступеней вели к большой террасе. В окнах верхнего этажа виднелись решетки.
И от самого особняка, и от сада веяло какой-то холодностью и отчужденностью. Казалось, даже розы и бегонии источают не аромат, а уныние.
Недалеко от аллеи, под тенью вязов, сидело в креслах-колясках несколько человек; рядом хлопотали три или четыре сиделки в ослепительно белых халатах.
