я пением не заработаю.
– Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее.
– Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.
– Ты поедешь со мной или предпочтешь отправиться в тюрьму?
Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, ей придется вернуть деньги.
– Хорошо, я еду с тобой, – сказала она наконец, передернув плечами.
Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за комнату, потом я привез ее в свой пансион.
Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.
– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.
– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.
– Тогда отправляемся в участок!
В глазах Риммы вновь вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.
– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать их на себя.
– А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.
– А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.
Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.
– Хорошо. Я сделаю по-твоему.
– А что ты наденешь?
С явным усилием она поднялась со стула и открыла гардероб. У нее оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал, что, в «Голубой розе» предпочитают не слишком яркое освещение: платье сойдет, тем более что другого не было.
– Мне бы нужно поесть, – сказала Римма, вновь тяжело опускаясь на стул. – Весь день я ничего не ела.
– У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?
Римма помрачнела.
– Прожила. На что-то же я должна была жить!
– Разве ты нигде не работаешь?
– Иногда.
– Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, «Тело и душа» лучше всего подойдет для начала. А на «бис»?
– Ты уверен, что мне придется петь на «бис»? – спросила Римма с кислым выражением.
Я с трудом удержался, чтобы не ударить ее.
– Мы исполним
