их не жаль? – спрашиваю.
– Кого?
– Альфию и ребёнка.
– Жаль.
Он отворачивается, выуживает откуда-то яблоко и, сунув его в мои руки, садится ближе к свету, рядом со своим рюкзаком. Вынимает заготовленные прутья, выбирает один из них и начинает вытачивать стрелу. Это – его рутинное, ежедневное занятие, потому что вытачивание стрел экономит время в лесу – ему не приходится искать их.
– Тогда почему ты не идёшь за ней?
– Потому что занят.
В его тоне раздражение. Взбесившийся океан раздражения.
– Разве… Я знаю, чем ты занят, и безмерно благодарна, но… объективно, есть вещи поважнее.
– Какие, например?
– Ей нужна помощь. Нет, она в ней нуждается.
– Я не могу разорваться. К сожалению, на всех меня не хватит.
– Альфа…
Его аж передёргивает. Интересно вот, насколько сильно он ненавидит своё имя, настолько же сложно мне его произносить. Он называет меня «Седьмая», и это просто номер, то есть, вещь обезличенная и успокаивающая тем, что временная. Каждый из нас, хочет верить, что всё это выживание когда-нибудь закончится.
– Альфа, она беременна.
– Сочувствую.
У меня шок, и, видимо, поэтому я сижу с открытым ртом. Где Рэйчел? Пусть посмотрит на него сейчас! И пусть вспомнит все свои песнопения в его адрес. Как она там говорила? Он помогает всем? Он заботится, поэтому его любят? Он даёт людям чувство безопасности?
Его рука стёсывает кусочки дерева с будущей стрелы с явным остервенением.
– Ты должен ей помочь… Все так считают, все этого ждали… ждут.
– Боюсь, на этот раз не получится.
– Что… и ребёнка своего тебе не жаль?
Охотник прекращает стругать прут, который явно испорчен – он уже вдвое короче его обычных стрел.
– Какого ещё «своего» ребёнка?
– Она беременная, Альфа! – мои нервы тоже не железные.
– А я тут при чём? – вспыхивает он.
– Ты? Ты…
Мне кажется, я задыхаюсь. Все слова разбежались, и собрать их во что-нибудь вменяемое мне удаётся не сразу.
– Вы спали в одной хижине! Все это видели!
– Ты месяц спала в палатке Леннона. Мне что, озаботиться ещё и тем, что ты беременна? Лучше не надо! Беременность и роды в этом лесу ты точно не переживёшь, и, боюсь, на этот раз я буду бессилен!
Он орёт. Если у него и был какой-нибудь хитрый план, то теперь вся деревня в курсе, что он вполне вменяем.
У меня трясутся руки. И я уже, оказывается, давно рыдаю. Только теперь заметила.
Он швыряет испорченный прут в костёр, вынимает новый и берётся за него. Пока я молчу, дело спорится – будущая стрела похожа на будущую стрелу.
– Рэйчел говорит, что… ты отец.
– Забавно, – хмыкает. – Рэйчел знает обо мне больше, чем я сам.
Я начинаю рыдать ещё сильнее. Слёзы просто душат.
