даже больше, чем когда Кэрол выскочила из-за дерева, чтобы отпечатать у него на щеке поцелуй с днем рождения. Его окликнул новый жилец. Он сидел на верхней ступеньке крыльца и курил сигарету. Свои старые стоптанные ботинки он сменил на старые стоптанные шлепанцы и снял поплиновую куртку – вечер был теплый. Просто, как у себя дома, подумал Бобби.
– Ой, мистер Бротиген. Привет.
– Я не хотел тебя напугать.
– Так вы и не…
– А по-моему, да. Ты ведь был в тысячах миль отсюда. И, пожалуйста, называй меня Тед.
– Ладно. – Но Бобби не знал, получится ли у него. Называть взрослого (а к тому же старого взрослого) по имени шло вразрез не только с поучениями его матери, но и его собственными склонностями.
– Уроки прошли хорошо? Научился чему-нибудь новому?
– Угу, отлично. – Бобби переступил с ноги на ногу, перекинул библиотечные книги из руки в руку.
– Ты не посидишь со мной минутку?
– Конечно, только долго я не могу. Надо еще кое-что сделать, понимаете?
Главным образом – поужинать: вчерашнее тушеное мясо теперь казалось ему уже очень заманчивым.
– Понимаю. Сделать кое-что, а tempus fugit.
Когда Бобби сел возле мистера Бротигена… Теда… на широкой ступеньке, вдыхая аромат его «честерфилдки», ему пришло в голову, что он еще никогда не видел, чтобы человек выглядел таким усталым. Не от переезда же, верно? Насколько можно измучиться, когда вся твоя поклажа уместилась в трех чемоданчиках и трех бумажных пакетах с ручками? Может, попозже приедут грузчики с вещами в фургоне? Но Бобби решил, что вряд ли. Это ведь просто комната – большая, но все-таки одна-единственная комната с кухней с одного бока и всем остальным – с другого. Они с Салл-Джоном поднялись туда и поглядели, после того как старенькая мисс Сидли после инсульта переехала жить к дочери.
– Tempus fugit значит, что время бежит, – сказал Бобби. – Мама часто это говорит. И еще она говорит, что время и приливы никого не ждут и что время залечивает все раны.
– У твоей матери много присловий, верно?
– Угу, – сказал Бобби, и внезапно воспоминание обо всех этих присловиях навалилось на него, как усталость. – Много присловий.
– Бен Джонсон назвал время старым лысым обманщиком, – сказал Тед Бротиген, глубоко затянулся и выпустил две струйки дыма через нос. А Борис Пастернак сказал, что мы пленники времени, заложники вечности.
Бобби завороженно посмотрел на него, временно забыв о своем пустом желудке. Образ времени как старого лысого обманщика ему страшно понравился – это было абсолютно и безусловно так, хотя он не мог бы сказать, почему… и ведь эта неспособность сказать почему вроде бы добавляла клевости? Будто что-то внутри яйца или тень за матовым стеклом.
– А кто такой Бен Джонсон?
– Англичанин и уже давно покойник, – сказал мистер Бротиген. – Эгоист и жадный на деньги по общему
