пальцем, а потом вернулся к своему трону. – Они прибудут через час. Проверь, чтобы к балу всё было готово.
Через час.
Он нарочно ничего не сказал мне раньше, чтобы я не успел передумать и найти повод покинуть дворец до того, как благие покажутся на лестнице парадного входа, осквернив тем самым святая святых Аркейна.
– Да, отец, – я приставил левую ногу к правой и сделал короткий жёсткий поклон, как того требовали правила этикета. Не потому, что у нас в семье так уж строго за ними следили, а в качестве немого выражения собственной позиции. Хотя для отца не было новостью моё отношение к светлым. В отличие от него, даже вынужденная беспомощность не заставила бы меня пойти с ними на контакт.
Нет, мы никогда не были лучше. Среди тёмных, как и среди светлых, встречаются предательства, ненависть, кровавая месть, жестокость. Мы так же, как и они, будем безжалостны к своим врагам. Но одно нас отличает: тёмные всегда честны в своих чувствах, мыслях и поступках. Если тёмный ненавидит – он никогда не улыбнётся своему врагу. Если тёмный любит, то положит свою жизнь за то, что ему дорого. Если он хочет кого-то убить, то скажет об этом прямо. И предложит выбрать оружие.
От улыбки светлых меня всегда передёргивало. Как принцу Аркейна мне нередко приходилось присутствовать во время переговоров, и выражения лиц благого двора никогда не совпадали с их поступками. В глаза они высказывали своё восхищение, а потом пренебрегали нашим мнением. Они пожимали нам руки – и тут же вставляли в спину нож.
Это низко. Даже животные не опускаются до такого.
Спустя час большой тронный зал застыл в торжественном ожидании. Гости должны были первыми переступить порог, и мы с отцом ожидали их, стоя у огромных распахнутых дверей. Столы, протянувшиеся вдоль длинных стен, были уставлены самыми дорогими и изысканными яствами, тонкой посудой с золотыми узорами и начищенными серебряными кубками.
– Не слишком ли богато для простого посла? – тихо спросил я, искоса поглядывая на придворных, которые выстроились встречающей шеренгой в ожидании приглашения.
– Пусть расслабятся. Чем им будет спокойнее и увереннее, тем быстрее они выдадут себя.
– Отец, – я сощурился. – Ты что же, превращаешься в такую же лицемерную скотину, как они?
– Я использую против них их же оружие.
– Отец!
– На войне как на войне, мой мальчик, – строго ответил он.
Я набрал было полную грудь воздуха, чтобы высказать всё, что думаю о его новых методах, но в это время зазвучали фанфары: гости прибыли. Пришлось отступить от отца на пару шагов, освобождая вход в зал, и принять то, что отец называет “добродушно-расслабленной позой”.
Я ненавидел её. И вообще всё это придворное лицемерие – именно потому мой наставник Стоальц заставлял вновь и вновь практиковать всевозможные позы, выражения лиц, заставлял часами вести светские беседы с пустыми стульями, на которых надо было воображать себе то одного, то другого. Порой он давал задания, граничащие с безумием: представить себе, что я пью чай с троллем и беседую с ним о возможности мирного
