уже о философских учениях и природных явлениях. Виной тому было не только взросление. В затворе она погрузилась в жизнь местных светил науки и мечтала о том, что однажды сама придумает нечто способное изменить ход вещей. Везде: здесь, в Буяне, у суровых нордов или занятых пирами эллинийцев. Дева-птица покосилась на этот раз вправо. Загадочная Восточная империя выглядела неприступной даже на карте. Никто за ее пределами не мог с точностью назвать, чем живет этот народ. Свои боги, свой язык, свои обычаи. Пожалуй, она только и видела, что тройку купцов на базаре, торговавших специями да шелками. Но никогда не имела чести завести разговора ни с одним имперцем. Темная кожа, еще темнее, чем у нее, смоляные волосы да миндалевидный разрез глаз – вот и все, что она успела в них различить.
Палец соскользнул в самый низ карты. Под ним раскинулся ее родной Вавилон, столица Амитийского царства. Дева-птица задержала дыхание и закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как там жилось.
– Дорогу домой ищешь, чернушка? – вырвал девушку из мыслей резкий мальчишеский голос. – Тебе крылья на что? Взмахни – и лети отсюдова подобру-поздорову!
За потупившей взор Гамаюн откуда ни возьмись появилась группка местных учеников. Они были юны, благородны кровями и жестоки намерениями. Один из них, самый низкорослый, автор первого изречения, подошел прямо к ней.
– Ты здесь на птичьих правах, Гамаюн, – проговорил он, будто прожевывая последние звуки. – Га-ма-юн… Такая рослая, худосочная и немытая. Чуете, братцы, как мускусом разит? – обратился он к товарищам. – Была бы у тебя душа, подумал бы, что она сгнила. Но ты же женщина, откуда в тебе она. Ты для одного и годишься. Впрочем, кто на тебя в твоем безобразном платье-то и посмотрит? Нечего здесь каблучки точить, своим куриным мозгом все равно ничегошеньки не размыслишь!
Тирада вызвала хохот среди юнцов, и они, удовлетворившись своей радостью, скрылись из виду. Гамаюн подняла взор и вновь посмотрела на карту, но больше не видела стран и городов. В стекле отражалась печальная смуглая дева-птица со слегка горбатым носом, пышными мостиками бровей и ореховыми, полными тоски глазами. Она легко, почти ласково коснулась стекла тряпкой и горько вздохнула. После же потерла пальцем под ноздрями, убрала прядь темных волос за ухо и принялась вытирать остальные скульптуры.
– Вот, сударыня, пришли! – Сиреневый Кафтан остановился перед неказистой маленькой дверью, выделяющейся своей облезлостью на фоне белоснежной крепостной стены дворца. – Располагайтесь, так сказать, будьте как дома.
Княжна слегка наклонила голову и заглянула внутрь. Полумесяцы бровей взошли на небосклон ее лба, обозначая крайнюю степень удивления. Оказывается, вечер изумлений был для нее не окончен.
– Внутри есть все, включая уборную. Совет розмыслов
