провокации были издержками общения с Тифом. Он флиртовал на автопилоте, а поскольку выбор в Портмантле был невелик, знаки его внимания – в форме детсадовских подколок – обычно доставались мне. А то, что я не испытывала к нему никакого влечения и регулярно это подчеркивала, лишь придавало ему уверенности в своих силах – типично мужское поведение, по моему опыту. Женоненавистником он был не в большей степени, чем фашистом, и все же любил иногда поразвлечься за мой счет.
Маккинни прильнула к стеклу.
– Небольшие сугробы не остановят того, кому по-настоящему нужно сюда попасть. Будь то мужчина или женщина. И вообще, смотрите: ему уже лучше. Не жалуется.
– Да у него просто в желудке ничего не осталось, – сказал Петтифер. – Все внутренности вон на снегу.
За это ему досталось от меня ботинком по голени.
– Хватит уже упиваться. Когда ты сам в последний раз куда-нибудь взбирался?
– Я в его возрасте кроссы бегал. – Он похлопал себя по брюху. – А теперь вот по утрам не могу с толчка встать.
– Матерь божья, – сказал Куикмен. – Ну и картина.
– Всегда пожалуйста.
С трудом верится, что когда-то Петтифер и Куикмен были для меня чужими. Они прибыли в Портмантл с разницей в один сезон, но сдружились почти сразу – обсуждая за ужином погоду (могли ли два англичанина избрать тему лучше?). Позже, когда мы с Маккинни играли в нарды в тенистом конце веранды, они устроились неподалеку со стаканчиками турецкого чая и принялись шепотом критиковать нашу игру. “Так и будете весь день по углам ныкаться и хихикать? – спросила она. – Может, тогда покажете нам, как это делается? У нас тут не то чтобы смертельная схватка”. Они извинились и подсели к нам. “Вас никто не учил, – начал Куикмен, – что к любым играм надо подходить серьезно? Мой отец твердил это без конца. (Заподозрив, что он над нами подтрунивает, я насупилась.) И все же, когда у тебя на глазах взрослый мужчина подворачивает ногу, играя в “музыкальные стулья”, начинаешь сомневаться в мудрости этого совета”. Мак рассмеялась своим громким, искренним смехом – и так началась наша дружба. И неважно, что мы сбежали из Британии за тысячи миль, чтобы ничто из прежней жизни не отвлекало нас от работы, – это не помешало нам стать не разлей вода.
– Кто-нибудь видел Эндера? Надо открыть ворота.
Я заглянула в пустеющую столовую, где в очереди за рагу из луфаря[1] был в последний раз замечен завхоз. Некоторые постояльцы все еще обедали – вместе, но и врозь, за длинным общим столом. Мы не потрудились запомнить их фамилии, зато были наслышаны об их проектах и уже записали их в краткосрочники – “проходные”, как говорил Петтифер, что на его языке значило “таланты пожиже”.
О ценности чужих творений мы судили по сроку пребывания в Портмантле: если вы уезжали спустя всего один сезон, значит, ваш замысел попросту не выдерживал более длительного вызревания. Взять хотя бы испанского поэта, с которым мы беседовали за обедом, гордо заявившего, что трудится над сборником минималистских стихов, избавленных от линейности,
Луфарь – морская рыба из отряда окунеобразных. –
