шар вторгся в живот. И я снова перенеслась во времени и пространстве в затхлую психбольницу и увидела серое лицо Костеньки над собой, его большие красные губы, которыми он неизменно целовал меня там, но к счастью, ни разу не коснулся лица, предпочитая смотреть в него, не мигая, словно снимал на фотоплёнку… как это было больно… как больно, знает только тот, чью рану тревожили день за днём, срывая струпья и полосуя одним и тем же тупым орудием вновь и вновь…
Мне так захотелось закричать и сбросить всё это, сделать то, чего я не могла сделать с Костенькой. Ну, я так и сделала, потому что терпеть было уже нельзя, ещё раз невозможно…
– Ш-ш-ш, Таня, чего ты кричишь? – я услышала тихий Валерин голос. И этот голос улыбался. – Я сейчас достану трубку, и будешь дышать сама. Слышишь?
Я открыла глаза, и, наконец, смогла дышать.
– Слыш-шу… – просипела я и закашлялась, потому что в горле жгло и саднило, очень знакомое чувство, пережитое уже не раз в детстве.
– Как ты чувствуешь? – спросил Валера, продолжая улыбаться.
– Плохо, как… что ты… спрашиваешь… – разозлилась я, вот что улыбается?
Было холодно, я обнажена, представляю, как я хороша перед ним, лежу распластанная, на грудине нашлёпка, небось, и груди наружу, рёбра тощие… Стыдоба-позорище… Я хотела немедленно прикрыться, но не удалось, оказалось, руки привязаны, меня накрыла волна паники, и я забилась в отчаянии.
– О, Господи… что это… что это?! – со слезами буквально просипела я, крик вышел таким…
– Тише ты, – рассмеялся Валера. – Тише, не рвись, сейчас отстегну. Реанимация, всех фиксируют, чего испугалась-то…
– О, Боже мой… Боже мой… – я чувствовала, как тяжко и с каким-то странным грохотом заколотилось сердце, поспешила прижать руки к груди, на одной манжета от тонометра, а груди и правда были обнажённые, я закрылась, как могла. И набросилась на Валеру: – Что ты… смеёшься-то?
Но он теперь уже и, правда, засмеялся, очень тихо, потому что мы были за ширмой, а с той стороны что-то тоже пикало, наверное, там ещё один пациент.
– Да я не смеюсь, Танюшка, я радуюсь, – сказал Валера, продолжая весь искриться. – Как дышится?
– Плохо, Валер, потому что ты здесь… Я хочу сесть. Можно?
– Садись, – кивнул он, продолжая улыбаться. – Давай помогу.
– Да ладно… – я оттолкнула его руки, поднимаясь, голова правда закружилась, но в целом всё равно лучше, чем лежать перед ним. – Не трогай ты, Господи… лишь бы лапать.
Он прыснул, становясь ещё веселее.
– Что ты всё смеёшься, Господи? Обхохотался… – разозлилась я.
– Потом скажу.
– Ну, я представляю… – я потрогала голову, волосы сбились, я пригладила одной рукой как могла. – Почему я голая-то?
– Тань, ты ерунду-то хоть не спрашивай, – улыбнулся он, и протянул руку к моей голове, помогая пригладить волосы.
– А… меня когда в палату
