ли день. По приметам ежели не прилетят ветра, то льняное семя на корню выстоится и масло будет доброе, что жидкое золото. Маркел вздохнул. Хоть и живёт в столице, почитай, с малолетства, а душа в деревню погрустить летает, повидать родные берёзки возле полей со жнивьём да поклониться заветному родничку. Ух, и вкусная там водица!
Он так размечтался, что едва не прокараулил зелёную кофту, что замелькала меж возов с сеном. В два жевка заглотив краюху, Меркел двинул позади, держась на безопасном расстоянии, чтобы его не приметили.
На счастье, блаженная шла себе да шла куда глаза глядят, по сторонам не оглядывалась.
На углу постоялого двора, что держал Игнат Кубышкин, пришлось прикрыть лицо рукавом, навроде как зубы болят. С Игнатом они давние приятели, ну а вдруг если тот выскочит да спросит: куда, мол, Маркел, поспешаешь? Что отвечать?
Зазевавшись, он ступил в лужу, и лапти сразу же набрались жидкой грязью. Маркел хотел выругаться, но что-то удержало, словно бы Дух Святой ступал рядом и мог слышать слова непотребные.
Он забеспокоился, когда пала тьма и пешеходы разбрелись по домам. Крестьянские домишки вдоль улиц становились всё беднее. Покосившиеся избёнки сменяли дощатые сараюшки и приземистые коровники. На мостике через канаву блаженная замедлила ход. Они были вдвоём на улице, и Маркел слышал, как блаженная забормотала что-то неразборчивое. Далее, за мостиком, лежало поле, где, по слухам, разбойничала шайка Ваньки Кистеня.
Маркел перекрестился:
– Не приведи, Господи, встретить татя ночного.
Он думал, что Ксения пойдёт обратно, но она устремилась по едва видной тропке меж кустов. Чтобы спрятаться, Маркелу пришлось присесть в бурьян.
«Ну, жена, погоди у меня!» – прошептал он ради порядка, хотя, признать по чести, его и самого раздирало любопытство. Оказывается, сладость чужих секретов может кружить голову не хуже хмельной бражки. Ему бы устыдиться, повернуть назад, но ноги сами несли навстречу неизвестности, да и уйти теперь боязно, потому как должен же кто-то защитить блаженную от разбойников, если те вдруг задумают недоброе.
Оказывается, Ксения молилась! Ночь напролёт! Стоя на камне, клала поклоны на все четыре стороны, крестилась и снова кланялась. По серому ночному небу мчались чёрные облака. Ветер рвал полы зипуна и ерошил волосы, рассыпая по траве седую изморозь грядущих холодов. Когда проглядывала луна, из кустов ивняка Маркел чётко видел хрупкую фигурку, противостоящую непогоде. Закоченев от неподвижности, он тоже попробовал просить милости Господа, и сперва слова вязались в молитву, но потом от усталости мысли сбились на мирскую суету, и Маркел вдруг понял, что вместо «Отче наш» прикидывает, где сподручнее купить дубовины для бочек и заказать вязку обручей, чтоб гнулись, но не ломались. Стянув шапку, он наклонил голову и постарался сосредоточиться, стыдясь собственной слабости.
Ведь не за себя же просит блаженная, что стынет на пронизывающем ветру, а за него, за стольный град Петра, за Россию, чтоб стояла из века в
