Ирен взяла покрытый эмалью футляр и пересела к столику из белого мрамора, на котором стояла лампа с большим абажуром. Открыв игольник, она вытряхнула светло-коричневые кусочки на ослепительно сверкающий мрамор.
– Крошки, как ты и говорила, – заметила я, подходя к импровизированной лаборатории. – Но зачем кому-то понадобилось есть в той комнате?
– Крошки иногда прилипают к обуви ранее, а потом осыпаются на пол на месте убийства.
– Тогда их могли принести с собой несчастные жертвы.
Я поспешила прогнать воспоминание о женских ногах, одной из немногих оставшихся в кресле узнаваемых частей тела, на которые до сих пор были надеты съехавшие шелковые чулки и атласные туфли с вышивкой. Мне вспомнились туфельки Золушки, а потом сказка братьев Гримм о королеве, которая не могла снять башмаки с окровавленных ног и вынуждена была танцевать, пока не упала замертво.
Ирен снова поднесла к лицу мое пенсне на манер лорнета, пристально разглядывая одну из крошек:
– Коричневое и рассыпчатое, но на хлеб не похоже. Что же это мне напоминает? Ну ладно. – Мизинцем она загнала крошки обратно в украшенный восточным орнаментом футляр для иголок, который я снова про себя назвала «etui». Сама мысль о том, что мой скромный игольник служит хранилищем для улики с места преступления, вызывала у меня дрожь. – Полиция права в одном, – произнесла Ирен.
Я ждала, когда она продолжит говорить.
– Они не смогут разобраться в том, что здесь произошло, пока не осмотрят тела в морге.
– То есть нам не придется?..
– Осматривать останки самим? Полиция нам и не позволит, а что касается нашего анонимного… мм, клиента, то ему наше мнение на этот счет будет неинтересно.
Ирен выпрямилась и машинально прикрутила фитиль лампы, как мы обычно делали из соображений экономии в Нёйи, где масло для ламп привозилось и расходовалось бочонками.
Но здесь, посреди окружавшего нас роскошного упадка, ее жест был не более чем инстинктивной попыткой приглушить яркий свет и сгладить резкие тени, делавшие комнату похожей на черно-белую иллюстрацию к сенсационной статье в газете.
– Что ты знаешь об убийствах, совершенных Джеком-потрошителем в Лондоне, Нелл? – спросила она.
Чувствуя себя виноватой, я начала говорить. Мне вспомнилось, что ту же вину я ощущала несколько часов назад (хотя сейчас казалось, будто с того момента прошли годы), когда обрадовалась отсутствию Годфри и нашему с Ирен уединению.
Воистину, сейчас мы с ней были совсем одни.
И еще я чувствовала себя виноватой потому, что прошлой осенью испытывала непреодолимый интерес касательно серии зверских убийств, происходивших в городе, который сама я покинула лишь за несколько месяцев до того. Любопытство было столь велико, что я буквально поглощала все англоязычные газеты, попадавшие мне в руки. К моему удовольствию, Годфри регулярно покупал прессу, чтобы быть в курсе новостей политики и юриспруденции. Немудрено, что после стольких черно-белых набросков отвратительных
