знаний, но, проведя в школе всего один день, она испытала к ней такое отвращение, что ей позволили остаться дома. В сентябре окна в Голландском доме почти всегда держали открытыми, и до Изабеллы доносились голоса учеников, хором повторявших таблицу умножения, отчего она испытывала восторг свободы и неотделимое от него горькое чувство отверженности. Что же касается настоящих знаний, то основа их была заложена в атмосфере праздности бабушкиного дома; так как большинство его обитателей никак нельзя было отнести к любителям чтения, Изабелла получила в свое полное распоряжение богатую библиотеку. Встав на стул, она выбирала себе книгу по вкусу – руководствуясь главным образом тем, что нарисовано на фронтисписе, – и шла с ней в таинственную комнату за библиотекой, которую неизвестно почему принято было называть конторой. Что это за контора и кипела ли в ней когда-то работа, Изабелла так и не узнала; с нее было вполне довольно, что здесь жило эхо и приятно пахло стариной; в эту комнату ссылали мебель, иногда даже без очевидных изъянов (отчего ссылка казалась незаслуженной, а ссыльные – жертвами несправедливости), и с этими вещами, как это свойственно многим детям, девочка установила почти человеческие, живые отношения. Особенно Изабелла любила обитый грубой тканью из конского волоса диван, которому поверяла сотни своих детских печалей. Мрачную таинственность конторе придавало и то, что в нее вела та самая «отверженная» входная дверь, которой никогда не пользовались. Хрупкая девочка обнаружила, что не может справиться с тугими засовами, но знала, что эта молчаливая неподвижная дверь ведет на улицу и что, если бы стекла не были заклеены зеленой бумагой, она увидела бы маленькое потемневшее крыльцо и истертые кирпичи тротуара. Но девочка не хотела выглядывать наружу, ибо тогда исчезла бы выдуманная ею страна – необыкновенная, таинственная, становившаяся, по настроению, то источником удовольствий, то вместилищем ужасов.
Именно в конторе и сидела Изабелла в тот грустный весенний вечер, о котором я упомянул. К тому времени в ее распоряжении был весь дом, но она выбрала самую мрачную комнату. Девушка так ни разу и не отодвинула засовы и не сняла зеленую бумагу со стекол (конечно, со времен бабушки она давно была заменена на новую), чтобы убедиться, что за дверью лежит обыкновенная улица. Вовсю лил холодный дождь; весна никак не разрешала в себя поверить. Но Изабелла старалась обращать как можно меньше внимания на причуды этого времени года; она смотрела в книгу и пыталась сосредоточиться. Не так давно девушка обнаружила, что ее мысли склонны к тому, чтобы рассеиваться; призвав все свое умение, она стала учить их держать строй, выполнять различные команды: наступать, отступать, останавливаться, выполнять и более сложные маневры. В этот вечер Изабелла снова отдала приказ: «Марш!» – и ее мысли отправились в утомительный поход по зыбким просторам немецкой философии; вдруг в тишине раздались шаги, но они не совпадали с тем ритмом, в котором
