сейчас, когда я стоял перед Каторжником, возможность выпустить клыки и когти внушала странное спокойствие. Каторжник не произнес ни слова, но ему это было и не нужно. Есть люди, чья репутация говорит сама за себя. Вблизи он оказался еще огромней – настоящая гора мышц, бритый череп, непроницаемо-черные очки. Я понял, что не могу оторвать взгляда от его рук. При желании одной такой клешни хватило бы, чтобы размозжить мне голову.
Я постарался унять звон в голове – видимо, следствие перенапряженных нервов и распоясавшихся органов чувств. Однако он усиливался с каждой секундой.
Каторжник снял очки, и на меня уставились два немигающих глаза.
– Я слышал, твоя группа играет серф, – сказал он наконец.
Я вытаращился в ответ. Каторжник Вашингтон позвал меня поговорить о пляжной музыке?
– Гм… Да, – выдавил я после неловкой паузы.
– И хорошо?
Я пожал плечами.
– Пока репетируем в гараже.
Он кивнул.
– Все с чего-то начинали.
Господи, да на каком свете я нахожусь? Стоять под пальмой и вот так запросто болтать с Каторжником было еще более дико, чем укрощать пуму, которая сидела у меня под кожей и только и ждала возможности вырваться на свободу.
– Не знал, что ты увлекаешься серфом, – сказал я.
– Не очень. Я люблю песни братьев, когда басы так и стучатся в затылок.
– Тогда почему?..
– Я хотел сказать, что прикрою тебе спину. Знаю, ты решил сыграть соло. Затаиться. Выждать. И это умно. Но иногда дерьмо все равно случается. И тогда я сделаю все, что смогу.
Я почувствовал, что разговор уходит в совсем уж конопляную степь.
– Ты… Слушай, я…
Каторжник осклабился, но улыбка получилась какой-то невеселой.
– Я вижу, что ты хочешь спустить все на тормозах. Пума в городе? Не смеши меня. Эта игра тебе не по зубам. Смекаешь?
– Не очень.
– Я знаю, кто ты. Ты поймешь, когда научишься носить эту кожу. Не узнать своего невозможно. Отчасти дело в запахе, но главное – звон вот здесь, – и он постучал себя большим пальцем по виску.
Я медленно кивнул.
– То есть ты тоже…
Я уже почти выговорил «Зверлинг», когда он прервал меня взмахом руки.
– Пацан, который коротает время в этой дерьмовой школе. Как и ты.
Понятно, он не хочет об этом говорить.
– Можно задать вопрос?
– Валяй.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты прикрываешь мне спину?
– То, что с нами происходит, – сказал он. – Никто ведь не знает, что это такое, правда?
Я снова кивнул.
– Одиночная
