ценной для истории, чтобы лишний раз подставляться под злые пули.
Наши передовые силы втянулись в сузившийся тракт, с одной стороны которого был овраг, а с другой – плотный лесной массив. Тут и началось веселье.
Азартно заработал чужой пулемет. Потом еще один. Потом ухнул взрыв. В общем, понеслась душа в рай!
Надо отдать должное, замаскировался противник отлично. Благо много сил ему и не надо было. Обустроили на двух точках пулеметные позиции «максимов», спрятали легкую полевую пушку калибра 76 миллиметров, да в лесополосе и овраге конники таились, а проверить то место никто не сподобился. Даже селяне о засаде не пронюхали, или им рты так умело заткнули, иначе бы знак нашим подали. В общем, проморгала наша разведка, которая, впрочем, не отличалась большой сноровкой, скорее наоборот: кичливости много, а толку никакого. Вот и результат. Неразбериха! Ужас! Все смешалось – кони, люди! Ржание, крики, а поверх этого – грохот выстрелов.
Мы с Коноводом еще были на пригорке, откуда отлично видели, как метались расстреливаемые люди. Наши люди.
Рядом ухнул взрыв. Наши кони шарахнулись в стороны. Где-то совсем близко просвистела пуля. Это хорошо, что просвистела. Значит, не моя. Отведенная человеку пуля подбирается бесшумно.
Эх, вот опять оно, неповторимое и такое знакомое, испытанное не раз и не сравнимое ни с чем в мире ощущение битвы. Что-то скрипит на зубах – то ли осколки этих самых зубов, то ли пыль и каменная крошка. В уши от близкого взрыва словно вату забили, звуки доносятся издалека, но, если хочешь выжить, ты должен их различать. Проносится мимо, принимая вид то осколков, то пуль, смерть.
К бою невозможно привыкнуть. С ним можно только свыкнуться. Точнее, свыкнуться с мыслью, что от него никуда не деться и нужно выживать всеми силами. А дальше уже играют твои личные качества и опыт. Или ты становишься частью боя. Или деталью траурного пейзажа – как на картине художника Верещагина «Апофеоз войны», где от воинов остались только черепушки. Я научился становиться именно частью боя. Сколько мной пережито этих самых боев, и я до сих пор жив. Значит, наука не прошла даром. И сознание научилось встраиваться в этот страшный режим.
– Вперед! На сшибку! – отчаянно заорал Коновод, желая бросить в бой гарцующих рядом с нами бойцов, заставить биться обоз, который тащился сзади.
Он уже было собрался пришпорить коня и рвануть в гущу битвы, но тут я заорал что есть мочи:
– Стой! Назад!
– Трусишь, щенок?! – закричал Коновод.
Трушу? Ну что ж, страх в бою вещь естественная. Но вот только или ты овладеваешь им и отключаешь его, или он овладевает тобой, и тогда ты из человека превращаешься в дрожащую тварь. Страх есть у всех. Но кто с ним дружит, того он оставляет в первые же секунды боя, потому что все твое существо занято другим – выживанием и убийством. Ну а нет – сидишь на дне окопа и воешь в пространство, пока тебя не накроет снаряд. Снаряды почему-то любят трусов.
У меня же сейчас страх боя уже ушел, а кураж так и не пришел.
