style="font-size:15px;"> Но папе стало мало, он словно вошел во вкус.
Для него это было игрой, за которой он совершенно забыл о своих девчонках. И если я еще любила его и ждала, то мама сдалась. В какой-то момент она даже скандалить перестала, и я окунулась в тишину.
Именно в тот период мы снова переехали. В город, где в тот момент шли военные действия. Это я сейчас понимаю, что работа в таких местах для военного короткий путь к вершине, особенно успешная. А тогда не понимала. И мама не понимала. Она была красивая, легкая на подъем, любящая красиво одеваться, вкусно кушать и веселиться, а тут ее фактически заперли. Еду доставляли, из дома мы почти не выходили, общаясь с внешним миром только через отца. Он обещал, что скоро все закончится, что это… последний раз.
Я поверила, а мама даже не улыбнулась.
Мы провели там почти год, в относительной безопасности, несмотря ни на что. Но уже знали, что тишина – предвестник бури.
Так вышло и в тот день. После очередной череды волнений в городе мама решила, что хватит. Что мы с ней уезжаем. Я умоляла ее дождаться отца, я умоляла ее не бросать его здесь одного, но она кричала, что больше так не может.
Отец встретил нас на пороге, увидел мой растерянный взгляд, чемоданы и сказал, что сейчас в городе небезопасно, и никуда нас не отпустит.
Я даже выдохнула. Спокойно легла спать, умиротворенная звуками родительского скандала, а потом наступило утро…
И оглушительная тишина почти свела с ума. Мама все-таки ушла. Бросила и меня, и отца, не выдержала заточения, даже письма мне не оставила.
А потом мы узнали, что ее не стало.
Она не смогла выбраться из города. Потому что, когда узнали, чья она жена…
Надо ли говорить, что родственники с моим отцом больше не общались, а про меня словно все забыли…
– Да включи ты хоть музыку! – не выдерживаю я собственных воспоминаний, кричу этому придурку. – Я не могу слушать тишину!
Но чужак не реагирует. Долбанный камень. И сколько можно терпеть этот игнор? Гипнотизирую его плечи, стальные, судя по виду. Рельефные и широкие. Там все еще следы моих ногтей. Жаль, не кровавые. А то я бы могла их обработать, а может быть даже вылизать.
Сглатываю, черт…
Интересно, он хоть чувствует, что я уже несколько минут не только буравлю его коротко стриженный затылок, но еще и думаю о нем в самом неприличном ключе.
О том, как он мог бы остановить машину, вытащить меня наружу, положить на капот, встать между ног, где уже так влажно, что впору строить ковчег, стянуть свою же футболку, оставляя меня обнаженной для себя. Мы бы стояли друг напротив друга. Идеальные физически и такие разные внутри. Его твердость и моя нежность. Он бы поцеловал меня, лишил бы меня девственности, сделал бы своей раз и навсегда. Показал бы, какими бывают голодные солдаты. И пусть меньше всего я бы хотела переспать с одним из них. Но, похоже, для него я бы могла сделать исключение.
Если, конечно, этот придурок соизволит
