у основания одной ветки смеющееся детское личико – широко открытый рот, язык, глаза, круглые щеки.
– Ты права, – не без зависти признал Берн, – а я не обратил на него внимания.
Мы прошли еще некоторое расстояние, не напрягаясь, без определенной цели. В какой-то момент Берн начал говорить. Он знал названия множества цветов и растений, которые не привлекли бы моего внимания, и знал, какие из них съедобны, а какие нет. Все эти объяснения показались бы мне до смерти скучными, если бы исходили от кого-то другого. Но с Берном дело обстояло иначе.
Мы нашли большой куст ежевики. Берн сорвал несколько ягод, стер с них налет и протянул мне. Затем его вдруг охватило чувство вины из-за того, что мы с ним прервали работу. Мы бегом вернулись к горам миндальных орехов. К тому времени, как я собралась домой, мы очистили их все, до последнего. Без кожуры и скорлупы орехи занимали куда меньше места.
Несколько дней я старалась держаться подальше от фермы. Я испытывала странное чувство – томление: раньше со мной такого не бывало. Одно утро целиком ушло на сборы: предстоящая ночь была последней перед нашим с отцом отъездом из Специале.
В день отъезда, после обеда, я взяла велосипед и поехала к Берну – но его не было. Я дважды объехала вокруг дома, шепча его имя. Орехи лежали там, где мы их оставили, сушились на солнце. Во дворе, растянувшись на цементе, спали два разомлевших от жары кота. Я села на садовые качели и слегка оттолкнулась. В этот момент кто-то вполголоса позвал меня.
– Ты где?
Я подняла глаза и в одном из окон второго этажа увидела Берна.
– Подойди ближе, – сказал он.
– Почему не спускаешься?
– Не могу встать с постели. Спина не слушается.
Я подумала о долгих часах, которые он просидел, сгорбившись над кучей орехов, о том, как два дня назад у него хрустнули колени. Поколебавшись, я спросила:
– Можно я поднимусь?
– Лучше не надо. Чезаре разбудишь.
Я чувствовала себя дурой: стою и разговариваю с окном.
– Вечером я уезжаю.
– Куда?
– Домой. В Турин.
Секунду-другую помолчав, Берн произнес:
– Счастливого пути.
К моей ноге подполз какой-то жук, я наступила на него. Интересно, его они тоже похоронят, если найдут? Они же ненормальные! Что я вообще тут делаю?
– Я хотела оставить тебе кое-что, – сказала я.
Может быть, зимой за Берном приедет кто-то из родных, например мама, и я его больше не увижу. Они то появляются, то исчезают, сказала бабушка. Лучше уж мне уехать отсюда прямо сейчас. Я подняла с земли велосипед, села на него, и тут Берн снова позвал меня.
– Что еще?
– Можешь взять орехи и отвезти их с собой в Турин.
– А что? Твоей матери они не понадобились?
Я нарочно старалась быть грубой, и, по-видимому, мне это удалось. Берн на мгновение задумался:
– Возьми,
