в милицейской форме. Один из них, заметив, что я пытаюсь их обойти, придержал меня за рукав и сказал:
– Ты ведь Антон Глебов? Ну да, конечно. Так вот, пацан, не спеши. Стой, где стоишь. Твоей бабушки здесь больше нет.
– А где она? – спросил я с вызовом. – Она знает, что я приду из школы и ждёт меня. И что вы делаете в нашей квартире? Пропустите меня!
– Твою бабушку уб… – запнулся на полуслове милиционер, подталкивая меня в сторону кухни, – … в общем, она умерла сегодня утром, а нас вызвали соседи. Ты иди, иди, подожди пока в сторонке.
Новые соседи, которых я не знал по имени и даже не запомнил их лица, смотрели на меня во все глаза и провожали вопросительно-сочувствующими взглядами.
Мне показалось, что помимо своей воли я попал в какой-то чужой непонятный мир. Что я крепко сплю и всё происходящее вокруг – только кошмарный сон. Голова легко кружилась, пол под ногами казался ненастоящим, дыхание перехватило. Вот сейчас, в эту минуту я проснусь, и снова будет всё как всегда. Я смогу зайти в свою комнату, увижу бабушку, спешащую мне навстречу.
Несмотря на мои усилия, я всё никак не мог проснуться. Вокруг ходили незнакомые мне люди в форме и без неё.
Разговаривали между собой.
Произносили непонятные слова.
Качали головами и украдкой поглядывали в мою сторону.
Опускали глаза и с усилием отводили их от большого бурого пятна, неровно расползшегося по старому половику в прихожей.
Часа через два, после того как я сложил в большой папин рюкзак свою одежду, милиционеры опечатали обе наши комнаты и, так и не объяснив, что же в действительности произошло дома в моё отсутствие, усадили меня в свою машину и отвезли в детский приёмник-распределитель. Слегка сочувствующим тоном мне сказали: до выяснения обстоятельств. Какие обстоятельства и кто их должен выяснять и объяснять, добавлено не было.
Меня, уже подростка, оставили в неведении относительно моей собственной судьбы. Я оказался в полной неизвестности и чувствовал себя словно подвешенным на резиновый шнур, то опускающий меня вниз, то поднимающий вверх и вызывающий своими колебаниями тошноту. Только теперь я осознал, что такое кокон страха, о котором мне недавно говорила бабушка. Не понимаю как, но я оказался плотно завёрнутым в этот шершавый и липкий кокон с ног до головы.
Бабушку я так больше и не увидел. Ни живую, ни мёртвую. Так же, как и нашу квартиру – единственное моё надёжное прибежище. Жестокие чужие люди вытолкнули меня из родного дома в неведомый мир и крепко заперли дверь, отделяющую от прежней жизни. Заставили почувствовать каждой клеточкой моего тела плотную невидимую границу между добром и злом. Между заботой и равнодушием, любовью и ненавистью. Невольно принудили смотреть на бесконечное и пустое поле неизвестности, разлёгшееся под ногами.
Ни близких, ни дальних
