на палубу.
Снаружи было прохладно, на ясном небе сияла полная луна. Пройдет много недель, и, узнав мифы, он поймет, почему это было важно. Англичане зовут тонкий, слабо светящийся серпик “новой луной”, но это лишь один из возможных вариантов понимания. Спросите любого ребенка из народа шан, или ва, или па-о, и он ответит вам, что новая луна – полная, потому что она свежа и сияет, подобно солнцу, а тонкий месяц – старый и слабый, готовый умереть. Поэтому именно полная луна обозначает отправную точку, время, в которое зарождаются перемены, когда человек должен обращать особо пристальное внимание на знамения.
Но до прибытия Эдгара Дрейка в Бирму оставалось еще много дней, и он ничего не знал о пророчествах шан. Не знал о четырех категориях авгурий, к которым относились предсказания по небесам, предсказания по полету птиц, предсказания по кормящимся курам и предсказания по движениям четвероногих животных. Он не знал смысла появления комет, кругов вокруг солнца или метеоритных дождей, не знал о том, что прорицанием может быть направление полета журавля, что авгурии можно искать в куриных яйцах, в роении пчел и что если на человека падает ящерица, крыса или паук, важен не только этот факт сам по себе, но и то, на какую часть тела попало животное. Не знал, что если вода в пруду или реке становится красной, значит, страну ждет гибель в опустошительной войне; такое знамение предшествовало разрушению Айютайи, древней столицы Сиама. Не знал, что если человек берет в руки предмет, который вдруг ломается без всякой видимой причины, или если у него с головы сам по себе падает тюрбан, то вскоре он неминуемо умрет.
Эдгар еще не нуждался в явлении этих авгурий, пока нет. Он не носил тюрбана, и у него редко рвались струны во время настройки или ремонта инструмента; он стоял на палубе, а в синем зеркале моря дрожал серебряный диск луны.
Еще можно было различить на горизонте очертания побережья и даже далекий отсвет маяка. Ясное небо было усыпано тысячами звезд. Эдгар вглядывался вдаль, где волны вспыхивали отраженным звездным светом.
Следующим вечером Эдгар сидел в кают-компании в конце длинного стола, застланного чистой белой скатертью. Над его головой в такт движению корабля покачивалась люстра. Обстановка весьма изысканна, писал он Катерине, тут не экономят на предметах роскоши. Он сидел один и прислушивался к разговору двух офицеров о сражении в Индии. Его мысли уносились прочь, к Бирме, к Кэрролу, к настройке, к фортепиано, к дому.
Сзади раздался голос, вернувший его на борт парохода.
– Это вы – настройщик?
Обернувшись, Эдгар увидел высокого мужчину в форме.
– Да, – ответил он, проглатывая кусок и поднимаясь, чтобы протянуть руку незнакомцу. – Дрейк. С кем имею честь?
– Тайдворс, – ответил мужчина с располагающей улыбкой. – Я капитан рейса от Марселя до Бомбея.
– Да, конечно, капитан, я вспомнил вашу фамилию. Весьма польщен знакомством с вами.
– Нет,
