самый!
– Да как же такое возможно… Он же такой тщательный, усердный, нравный… – бормотала мама, хлопая мокрыми ресницами.
– Вот с усердием об Аньке и решил. Она же докторшей быть мечтает. А какая докторша без хотя бы семилетки? И кто ее дальше в ученье возьмет, дочку попа? Все ей пути перекрыты. Всему прошлому, темному, дремучему пути позакрыты, ага. И это вразумляет людей, а только не деда и тебя! Наше будущее с Варькой тебя не трогает, ма!
Мама всматривалась пытливо в лицо сына.
– Но ты же… не балуешь, Сень? Правду поведал?
– Про расстригу? Вот ей-богу! И он уже ходил к директору, а в школе шкрабов не хватает, и, скорей всего, его сделают нашим учителем!
– Да ну?..
– А чего? Раньше-то попы и учили, все говорят.
– Так то раньше, сынок. В России. А теперь времена другие… советские.
– Россия и есть, но уже советская. А прежнее слезло, как лягушачья шкурка.
– Ой, не болтай…
– Ма, так что? Сходи к Семену-то на переговоры, а?
– Ай, подожди уж…
Вытерев слезы и успокоившись, она встала и ушла на двор, где возился с упряжью дед Дюрга. «У, кулачина, – помышлял Сеня. – И зовут-то как коряво: Дюрга Жар. Дюрга и есть. Все люди как люди, в колхоз перешли. Скоро и Семен с семейством в Касплю переедет. А мы тут будем, как волки. Сбегу к Семену. А то и вовсе куда-нибудь в Москву, к летному училищу поближе». В Смоленске, он уже выведал, такого учебного заведения нет. А в Москве живет этот родственник Ильи, студент, что учится на инженера, Игнат Задумов, раз он им с той птичьей книгой помогал, то, глядишь, и будущему летчику пособит как-нибудь.
Вернулась мать, лицо ее было заметно бледным, грудь вздымалась, губы были плотно сжаты, глаза узки. Сеня следил за ней. Она темно глянула на него и сказала:
– А теперь собирайте с Варькой узлы, покудова я буду ходить в правление.
Сеня хлопал глазами.
– К-какие узлы, ма?
– С барахлом всяким! – почти крикнула мать. – На улице в Каспле поселимся!..
8
И она действительно собралась и ушла в село, в правление, где и написала заявление о вступлении в колхоз. Дед Дюрга ей поставил ультиматум: колхоз или его дом. И всегда подчиненная его воле невестка вдруг забунтовала. Дед Дюрга был потрясен, но непреклонен. Когда Фофочка вернулась из Каспли и сказала громко, чтоб все слышали в вечернем уже притихшем дому, озаренном светом керосиновых ламп: «Варька и Сенька! Будете учиться», дед Дюрга тут же ответил громово: «Но не в моей хате!» Баба Устинья запричитала, но Дюрга на нее так рявкнул, что она тут же затихла.
– Но и мы тут чего-то нажили, – ответила Фофочка дрожащим голосом. – Потому сразу не выселимся.
– Да я вас прямо сейчас выставлю! – заревел Дюрга Жар.
– А мы не уйдем! – ответила прерывающимся голосом Фофочка.
Дюрга расхохотался так, что зазвенели стаканы в буфете.
– Не уйдете?! – крикнул он. – Так колхозники вы или приживалы и нищеброды?
– Ах
