врать!
– Это был наш НЗ… – сказал молодой.
– Что-что? – насторожился Сиплый. – Какое такое «энзе»? Я вижу хлеб да сало!
– Ну, неприкасаемый запас. На самый крайний случай.
– Ха-ха-ха! Этот крайний случай наступил! Вы нас спасёте от неминуемой голодной смерти.
– Берите, ешьте, раз вы голодны! – сказал старший политический.
– Премного благодарен, вашбродь! Только мы сейчас есть не будем. Теперь это будет нашим энзе.
– Да прекращай меня благородием называть! Алексей Дмитриевич я.
– По мне хоть чёртом назовись – все вы из благородных! В общем так, господа каторжане. Нам с вами не по пути. Нам прямо, а вам… не знаю куда! Будете идти за нами – пристрелю.
В разговор вмешался Иван:
– Слышь, Сиплый, тут, кажется, ещё люди… Слышите?!
Действительно, неподалёку раздалось лошадиное ржание, мужской окрик и плач ребёнка.
– О, это вовремя! На лошади мы быстрее доберёмся.
– Ребёнка хоть не трогайте! – сказал назвавшийся Алексеем Дмитриевичем.
– Тебя не спросил, вашбродь! Ну-ка, Федя, свяжи этих… покедова…
Фёдор подскочил к политкаторжанам и сноровисто связал верёвкой обоим руки и ноги, Иван в это время держал их под прицелом. А Сиплый отправился разведать обстановку: раздвинул ветки придорожных кустов и исчез, не издав при этом ни малейшего шороха.
Источник звуков он без труда обнаружил на небольшой кочковатой поляне: там лежала лошадь, а рядом стояли двое – мальчик лет семи и богатырского вида усатый мужчина с карабином в руке. Мужчина сокрушённо качал головой и почёсывал затылок, а мальчик плакал. Вот он присел к голове лошади и стал гладить её по чёлке. Лошадь всхрапнула, сделала попытку приподняться, но снова уронила голову на траву – задняя нога животного была сломана так, что выступал осколок кости через шкуру.
«Не жилица», – злорадно и вместе с тем с досадой подумал Сиплый: вариант с использованием лошади отпадал. Он хотел было скользнуть бесшумной змеёй к своим, но задержался в засаде, задумался…
Происшествие с лошадью напомнило Сиплому историю двадцатилетней давности.
Был он тогда шустрым мальцом, и звали его человеческим именем – Ерофей, Ерошка. Сколько себя помнил, влекли его чужие огороды, сараи и амбары, а руки неудержимо тянулись ко всему, что плохо лежит. Отцовский окорот – ремнём ли по заду, вожжами ли по спине – возымел лишь одно действие: Ерошка примкнул к цыганам-конокрадам и бежал из дому.
Далась ему «коневая татьба» – научился воровать лошадей со двора со взломом и без, с выгона и табуна, а ещё – «как случай выйдет», немало набил троп, по которым уводил краденый скот. Из табуна воровал редко – трудно, да и смертельно опасно. Если выйдет промах, пастухи могли запороть кнутами так, что душа из тела вон.
Но однажды цыган по имени Егорий обманул его звериное чутьё, заверив, что кони выпущены на пастьбу безо всякого присмотра, однако на месте обнаружилось, что лошади таки поручены надзору пастухов.
