он спотыкался и с трудом переставлял ноги, падал, вставал и снова шёл. Лента, стягивавшая волосы, лопнула, и некогда тугой хвост рассыпался спутанными сырыми космами, перепачканными кровью, сажей и землёй. Тяжёлым камнем на душу легло осознание: задание выполнено, он это сделал.
11
Громко проломившись сквозь кусты, Влаксан вышел на пожарище. Огромный праздничный костёр ещё полыхал и трещал, озаряя разбитую поляну. Два стола наполовину уцелели, и горы угощений стыли, покрытые хлопьями пепла. Несколько пьянчуг развалились на траве, надрывая тишину богатырским храпом. У реки лежали обгоревшие тела: одно, два, три… дальше не то тюк, не то человек. Возле кострища неудачник-прыгун и его девка, а чуть поодаль молодая красивая женщина в белой, замаранной кровью сорочке с мятым венком на голове – видно, затоптали в давке.
Усталость, сырость и прохлада пробрали до костей. Волк подошёл к костру так близко, что лицо обжигало жаром, но дрожь продолжала колотить его изнутри.
– Ты что забыл здесь, малый? – раздался за спиной хриплый голос.
Волк оглянулся, перед ним стоял щуплый мужичок в чистой рубахе и штанах. Окружённый изуродованными остатками пира, он выглядел очень странно. Волк безразлично оглядел мужичка и повернулся к костру.
– Щенок, ты что застыл? Сейчас ворота запрут! Идём! Конные уже выезжают, – потянул его за рукав щуплый.
Влаксан присмотрелся и поразился, узнав Птаха. В нормальной рубахе он даже на человека стал похож.
– Идём же, – приятель тянул его за локоть к городским воротам.
Словно во сне, Волк послушно шагал следом, стараясь не упасть и не отстать. Княжеские мостки догорали грудой ломаных досок и брёвен. Птах быстро перепрыгнул через изуродованное, придавленное бревном, тело.
В городе, за воротами шумела толпа. Бабы орали, словно резаные, визжали дети. Обгорелые люди сидели прямо на дороге. Вокруг них бегали лекари и колдуны, накладывая примочки, мази и поднося питьё. Конница неслась из города, не замечая снующих под копытами детей. Дородная баба надрывно орала, прижимая к себе насмерть забитого мальца, попавшего под копыта коня. Волк точно во сне слышал их вопли, озирался по сторонам, не в силах уцепиться взглядом.
– Да, живее ты! Чего раскис? – ругался Птах, изо всех сил налегая на него, – совсем ходить разучился?
Знакомый корчмарь стоял на улице, глядя по сторонам огромными, как плошки, глазами:
– Это что же? Видели, что произошло?
– Видали, – кивнул Птах и указал на Волка, – Полюбилась ему деваха, да её удавили в толпе. Потерялся малый.
Корчмарь всплеснул руками, и понимающе отступил, пропуская их во двор. Волк насилу забрался на чердак. Впервые пригодилась лестница, но и по ней залезть еле удалось: руки и ноги стали медленные и неуклюжие. Холод крупной дрожью колотил тело.
Тихо бранясь, Птах аккуратно уложил его на солому.
Под нос ткнулся мех с кислым вином:
– Пей, –
