временем к ним подошел заведующий постановочной частью:
– Я вас ищу, господин Мерсье. Что вы оба здесь делаете? Вас спрашивают, господин администратор!
– Я ничего не хочу предпринимать до прихода комиссара, – заявил Мерсье. – Я уже послал за Мифруа. Когда он будет здесь, тогда и посмотрим.
– А я говорю вам, что надо немедленно спуститься вниз, к «органу».
– Не раньше, чем придет комиссар…
– Я уже спускался в комнату с «органом».
– А, так что же вы видели?
– Ничего и никого! Слышите, никого!
– Но я-то что могу поделать?
– Разумеется. – И заведующий нервно потер руки. – Разумеется! Но если бы там был кто-нибудь из осветителей, он объяснил бы нам, отчего вдруг на сцене стало совершенно темно. А Моклера вообще нигде нет. Вы понимаете?
Моклером звали бригадира осветителей, по велению которого на сцене Оперы день сменялся ночью.
– Моклера нигде нет, – повторил потрясенный Мерсье. – А его помощники?
– Нет ни Моклера, ни помощников. Никого из осветителей! Вы же не думаете, – раскричался вдруг заведующий постановочной частью, – что девушка исчезла сама по себе? Это же явно было подготовлено заранее! А где наши директора? Я запретил спускаться к пульту осветителей и даже выставил пожарного возле «органа». Я сделал что-то не так?
– Так, так! Все правильно… Давайте подождем комиссара.
Заведующий постановочной частью, сердито пожав плечами, удалился, проклиная вполголоса этих «мокрых куриц», которые, поджав хвост, преспокойно забились в угол в тот момент, когда в театре черт знает что творится.
Однако Габриэля и Мерсье нельзя было обвинить в том, что они забились в угол. Они получили указание, которое парализовало все их действия: они не имели права беспокоить директоров ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить это указание, но безуспешно.
В этот момент он как раз вернулся. На лице его была написана полнейшая растерянность.
– Вы говорили с ними? – поспешно спросил Мерсье.
– Когда в конце концов Моншармен открыл мне дверь, – отвечал Реми, – глаза его вылезали из орбит. Я подумал, что он кинется на меня с кулаками. Я не мог вставить ни слова, и знаете, что он сказал? Он спросил, есть ли у меня английская булавка. Я покачал головой, тогда он послал меня подальше. Я пытался объяснить, что в театре происходит нечто неслыханное, а он опять завел: «Английскую булавку! Дайте скорее английскую булавку!» Он орал как сумасшедший. Потом прибежал курьер и принес эту чертову булавку. Отдал ему, и Моншармен тут же захлопнул дверь перед моим носом. Вот и все.
– А вы не сказали ему, что Кристина Даэ…
– Хотел бы я вас видеть на моем месте… Он исходил пеной! На уме у него была только булавка. Мне кажется, если бы ее тотчас же не принесли, его хватил бы удар. Разумеется, все это просто ненормально, и наши директора, похоже, начинают сходить с ума. – Недовольство секретаря было очевидным. –
