деревьев – весь жар нам достанется, – кружка наконец приземлилась в самый центр листа, закрыв невзрачный овал.
– Это же бизнес! Он должен работать по своим законам: конкуренция, развитие.
– Ты действительно туп, приятель. Просто расслабься и поверь, не надо искать смысла там, где его не может быть по определению, – чёрная кружка переместилась на соседний стол.
Смысл, заточённый в обречённости.
Ани, удивительно томная по утрам. Выверенность движений, белоснежное бедро в обрамлении сиреневого шёлка, дымящаяся чашка, трогательные бусинки на ноготке мизинца. Ани, знакомая каждой родинкой, каждой клеточкой доверчивого тела, но странно чужая под прикрытием полуопущенных век. Когда он понял, что просчитанная жеманность убивает желание тонуть в этом душистом атласе тела? В то утро? Накануне, когда почти физически ощутил мир их маленькой квартиры, разбитый двумя мониторами?
Смысл, заточённый в обречённости.
Он как раз выезжал с дворовой стоянки, проклиная страстность соседки с третьего этажа, заводящей себе любовников по принципу «лох парковки», когда прозвучал звонок. Нет, звонок прозвучал позже, он помнит, что застыл на перекрёстке. Ему сигналили, объезжали, крутили у виска, демонстрировали мощь среднего пальца.
«Анна, Анна, не может быть», – он только что вышел, привычно провернув ключ два раза. Он слышал шум воды, тихую музыку из душевого динамика.
Ани, сиренево-белое облако, розовый мизинчик, прижатый к чёрной дымящейся чашке. Ани, такая утонченная в своей фальшивости, такая холодная. В тот миг ему показалось, что из груди вырвался вздох облегчения, и он тут же начал распекать себя за жестокосердие. А трубка опять ожила и заговорила голосом отца:
– Ехать надо, сынок. Кроме нас, у Анечки нет никого.
Ехать? Куда ехать, почему ехать?
– Ты отпроситься сможешь? Жаль, что мне не по силам, не доеду в Колышлевск. Сынок? – голос отца зазвучал ещё тревожнее.
– Я сейчас приеду, папа», – Колышлевск, Аня, Анна Петровна, сестра отца, а он… Он уже рисовал картины собственный свободы, идиот.
Шеф долго не брал трубку, потом бурчал что-то невнятное. Из всего монолога понял – смысл неожиданно стал выбираться из оков: увольнение по приезде ему обещали в самых красочных выражениях.
Старенькая многоэтажка, где жил отец, почему-то удивила обшарпанными стенами. Не замечал как? Сбитые ступени, затхлость тёмного подъезда, голая лампочка на сером от пыли проводе перед самой дверью, шуршащие шаги.
– Сынок, – в выцветших глазах вина и тревога, – у тебя не будет проблем?
– Нет, папа, я договорился. Что случилось?
– Понимаешь, мне вчера позвонила Клавдия, Клавдия Олеговна, соседка Анечки.
– А почему ты мне сразу не перезвонил?
– Подумал, что не стоит беспокоить до утра, – отец смутился. – Пойдём в комнату, что мы в коридоре-то.
