тебе будет очень больно, Виктор. По-настоящему. А еще какое-то время спустя застанешь в собственной спальне, в кровати с женой, своего друга. Или сразу двоих друзей…
Парамонов захохотал. В коридоре хлопнула дверь, в гостиную быстрым шагом вошла дочь.
– Это кто? – обратилась к отцу, изучая женщину в кресле. – Здравствуйте.
– Тетенька заблудилась, пригласил вот чайку выпить. Сидим, беседуем.
– Вот просто так заблудилась, а ты позвал на чаек, да? – Юля подошла, будто невзначай вытащила из отцовской пачки сигарету, закурила. Тот смолчал, не заметил даже, вроде того. – Ты бы незнакомых тетенек домой осторожней приглашал. А то, знаешь, как бывает: «летним днем испить воды зашла случайно смерть»…
Гостья рассмеялась тихим ровным смехом, и так необычен он был, что Парамонов вздрогнул. Будто звучали в приглушенном хохоте двое – довольно молодая женщина и некто с металлически-жестким голосом.
– Прекратите, сейчас уже кровь из ушей пойдет, – буркнула Юля, раздавливая в пепельнице окурок. – А ты бы не пил с кем попало. Как хоть зовут, знаешь? А то вещи пропадут из дома…
– Прекрати хамить, – усмехнулся Парамонов, мысленно аплодируя дочке – острый ум, все-таки, у молодых. И слова обидные нашла, вся в мамашу. – Девушку зовут Мара. Я поеду к вечеру на охоту и подброшу ее до города.
Дочка уже выходила из комнаты, но остановилась, пристально глянула на отца, на гостью.
– Мара? Издеваетесь, что ли?..
– Почему же? – незнакомка встала, улыбнулась уголками губ, направляясь к девушке, приветливо протянула руку, – разве плохое имя?
– Не подходите! – вскрикнула Юля и, попятившись к лестнице, взбежала на пару ступеней, – а почему руки в перчатках? Папа, кто она?!
– О! – Парамонов воздел палец к потолку, – назвала-то меня как – «папа». Чудо чудное, диво дивное! За последние, всего-то, три года… Мара, вернись, это надо отметить, виски еще есть.
– Хватит бухать! В лицо-то ей глянь! – умоляюще крикнула дочь, убегая на верхний этаж, – мама, мам, ты где?..
На улице окончательно стемнело. Короткий предзимний день исчез в непроглядном сумраке. Тучи унеслись с ветром, и узенький серпик умирающей луны чуть подсвечивал голые ивовые ветки, причудливыми тенями пляшущие на неприкрытых шторами окнах. Прояснилось. После снегопада окрестные поля, перечеркнутые кое-где провалами оврагов, белели до самого горизонта.
– Юлька, да уйди ты от меня. Господи, как все надоело!.. – Елена отворачивалась от дочери, утыкаясь опухшим лицом в подушку. – Я пустырника пузырек целый выпила. Дай поспать, иди к себе. Или в город погулять съезди.
– Ага, пустырника, – с горечью брякнула ногой по пустой бутылке
Prosecco, – и шампанским запила. Мам, ну позвони кому-нибудь, друзьям его… Ну, этому, который охотник, дяде Коле.
– Сама звони, – пробурчала Елена, – иди, не сочиняй всякую муть…
– Да
