утро. Ушла женщина как кипяток в мороженое. И растворилась нежная недотрога Маська.
А я в итоге не выспался под окном парыжским.
***
А облака ихние точь в точь, как наши родные российские облака.
А их присутствие почему–то не помогало мне так же спокойно, по–русски, дрыхнуть.
А я не спал, а думал. Про облака. Об облаках. Про их квадратность, и чем их тушевать на картине, чтобы и абстрактность присутствовала, и чтоб на небесные кирпичи из ваты, походили.
Смаковал. И расстраивался об их внешнем сходстве – французских и наших, при принципиальной разнице как снотворных: ainsi, realisy sedans les differents etats.
Короче, Ксанька ездить по Парижу на своём классическом авто с чемоданом наверху категорически не собирался.
Ибо он считал, что в Париже, особенно в главном округе…
Тут я не оговорился: Париж в большом Париже – на самом деле это только центральный район, а остальное, хоть и в черте, уже не Париж, а периферия.
Тьфу, мутота какая–то!
Короче, Ксаньке – оказывается – и в большом, и в малом Париже, НЕГДЕ припарковаться, и бросить якорь: даже на пять минут.
Так он решил заранее, даже не пытаясь проверить экспериментальным путём.
Что на практике так и вышло: как бы не хотелось нам с Бимом обратного.
– Эвакуаторы–то ихние по ночам колобродютЪ, – воодушевлённо, но с растяжкой предложения и со старооскольским акцентом в последнем слове намекнул Бим, – это вам не в Угадае моторы где попало ставить.
***
И опять запахло кринолинами. Я задрал голову в потолок, потом встряхнул ею.
Бим тоже, – что там, мол, на потолке углядел? Розеток нету.
Муху Альфонса?
Альфонсиху – бабу его?
Мухи как и принцессы могут кверх ногами.
Бим не англичанка, и муха не англичанка, и муж её мух.
А вместе и по раздельности – натуральные позёры. Только и могут, что дребезжать крыльями, кистями типа колонОк, и кистями рук, руки… когда хочется, а некого.
– Видение у меня было, – сказал Бим.
– Меньше надо пить. Хочешь, опохмелю? Или дряни курнул?
– Нет, не курил я, это Малёхина юрисдикция.
Бим прав. Он часто прав. Это я лев. Зверь в засаде. А он прав, и весь на виду.
Гараж–стоянка – это ещё хуже, потому что где её и как его–её искать непонятно: языковый барьер!
– А «Вокзай–то ду ю Норд» – рядом, – сказал Бим, поёжившись и стукнув щелбаном по головке своего малыша – лежать! не высовываться! – стоянки там всяко должны быть. С охолустий много народу наезжает, а встречающие их же должны где–то ждать. А они же не могут без автомобилей встречать: их же родственники за бедных посчитают.
Я согласился. А Ксан Иваныч – нет.
– Дорого, – сказал с порога вошедший Ксан Иваныч, и мгновенно проникнувшись сутью беседы.
***
Нет!
