тыщи обыкновенных – как порнушки, и сотни уникальных – не похожих ни на что.
А я тогда: «Дала бы, но я добр, и не стал».
А сам имел в виду совсем другую, которая была не любовью, но немного в фаворе. А я не насильник, мог бы и окрутить.
Языком.
Язык подвешен как надо.
И, кроме того, без любви. А при фаворе и без любви, как–то оно не очень: да и мораль есть мораль.
Попробовал только сисечек, да и те руки сожгли до ошпара.
Мораль, она как кость в горле: жрать не даёт, хоть организм требует.
Но, если оборотитися вновь, скрипя пером, к Маське, вспоминаю: тут же спросонья, механически, Маська завопила.
Бы!
Шёпотом, естественно, ибо ночь.
И соседи с банками: у стен и полов, прислонённые, ещё и черти в подвале.
Те вообще ждут разврата, чтобы предъявить…
Короче, Маська: «ой, не надо».
А я: «должен же я знать как там у тебя устроено».
А она павой: «не надо, не надо, дорогой вы мне Егорович и без этого. А то я тоже захочу».
Шалопайка!
Пыжит перья, знаю, что хочет трёпки серьёзной, с любовной страстию, а не подаяния старших.
А я был готов, взмок, прилип к её заднице в обрезанных джинсах, и жмусь; а ножки стройные, белые, гладкие без единой волосинки. Животик плоский, но мяконький, и женственный.
Теперь же, тогда, то есть, – а я не насильник и не педофил, а лодырь, с моралью и аморалью: борются они – пришлось взять себя в руки, и отбросить задатки Казановы в сторону.
Я будто бы очнулся тогдесь, зевнул для пардонуа, небесным странником: будто не виноват я.
А будто бы автоматически во сне полез: волочебником апостольским. А за это грех списывается.
Встал, засунул разочарование кой–куда.
Христос воскресе.
Яйца побиты–а–несъедены.
Оправил членство, шокорлапки сомкнул, и охолонул холодной водицей. Зашипело аж.
И, пока не истёрлося в памяти, полез в комп: записывать ощущения…
Так Варвара Тимофеевна – конченая замужняя мать таёжных про–бля–душек – и маленькая хитрушка, мечтательница, а также путешественница автостопом двадцатилетняя Маська–Фаби оказались одновременно со мной и с Бимом: в Парижике.
11. Флэшфорвард
Флэшфорвард. Цвет теперь синий: для различения дат.
– За что же ты себя наказываешь мазохизмом? – спрашивала меня Варвара Тимофеевна уже через пару веков, когда я сильно повзрослел, Сасси упомянул, Марию алле Малве не забыл, Жюстинок и Дусек поимел, пантеон писателей открыл, Рим и Маркиздесада объединил и в Сасси поселил.
Но ни черта не изменился: ни стилем, ни поведением, святой язычник! – трахать их всех надо…
Вот так думают современные женщины – какой щас век, какой щас век?
– Какая те разница! – оглядываясь на оперативно, да бестолку, прожитые годы. А что ж тогда сами… в нужное
