встала и заковыляла к выходу.
– Пойду-ка я, теперь уж и без меня разберетесь, – сказала она.
– Стой! – строго крикнула ей вслед Фаина.
Старуха обернулась, спокойно взглянула в распухшее от ярости лицо женщины.
– Убралось бремя-то? – гораздо тише спросила она, показывая пальцем на живот Алены.
– Нет. Не вышел ребёнок.
– Как не вышел? Столько крови из нее вытекло! – возмутилась Фаина, – а он не вышел?
– Сильное дитя твоя дочь носит в своём чреве, очень оно жить хочет.
– Хочет, да перехочет! – заорала Фаина, – доделывай, Кукулиха, свою работу. Выгоняй из Аленки дитя. А коли не выгонишь, я в тебя зубами вцеплюсь и из тебя твою душонку поганую выгоню!
Старуха склонила голову набок, покачала головой.
– А хоть и выгони, попробуй! Я бы уже и рада побыстрее на тот свет сгинуть, да только никто из меня душонку-то не может выгнать.
Фаина раскрыла рот, но ничего не сказала. И вскоре опухшие губы женщины искривились в страшной гримасе, она взмахнула руками и завыла: громко, страшно, пронзительно.
– Я сама выгоню! Своими руками выгоню этого выродка!
Кукулиха покачала головой, взяла с пола свою корзинку с травами и снадобьями и вышла из дома.
***
– На вот, повяжись. Если потуже затянешь, под платьем ничего не видно будет.
Фаина положила перед дочерью широкую полосу старой замызганной ткани.
– Пока можно скрыть, будешь работать, а как пузо на лоб полезет, скажем, что захворала, отсидишься дома. Работать пойдешь сразу, как родишь.
– Мам, а с ребенком-то чего будем делать? – тихо спросила Алёна, снимая сарафан и послушно оборачивая ткань вокруг живота.
– Не знаю еще, – нехотя ответила Фаина, помогая затянуть ткань потуже, – подкинем, может, кому или в лес унесем… Не себе же его оставлять!
Алена закивала головой. Ей хотелось, чтобы мать поняла, что она теперь готова во всем ее слушаться, только бы она не гнала ее из дома. Куда ей идти?
– Мам, а рожать больно? – снова спросила Алена, заглядывая матери в глаза.
– Больно, – ответила мать, – так больно будет, что на стенку полезешь. Но тебе полезно – хоть так получишь расплату за свои грехи.
– А ты позовешь Кукулиху, когда роды начнутся?
Мать нахмурилась, зло зыркнула на Алёну.
– Сами как-нибудь управимся без этой старой шарлатанки. Все, отстань, Аленка, и иди уже ешь. На работу пора.
Алена вздрогнула от ее окрика и пошла на кухню. Повязка давила на живот, сидеть было невозможно, но другого выхода не было, приходилось терпеть эти ужасные неудобства.
Прошло уже три недели с тех пор, как мать обо всем узнала. Когда Алёна очнулась после кровотечения, мать сидела возле неё подозрительно тихая и спокойная, только волосы ее были не убраны, а торчали в разные стороны растрепанными прядями. Но увидев, что Алёна открыла глаза, она
