вспышки избежать не удалось: багровый шар забесновался на месте взорванного звездолета, и мы устремились в центр взрыва. Впоследствии, когда мы наконец вернулись из Персея, на стереоэкранах мира часто показывали аннигиляцию темного шатуна, постепенный распад «Возничего», быстрое уничтожение «Гончего пса». Каждый мог увидеть все, что видели тогда наши глаза, – пожалуй, даже с большими подробностями, ведь мы не могли взглянуть на это зрелище повторно.
Но сомневаюсь, чтобы кому-нибудь удалось хотя бы отдаленно испытать чувство, с каким мы смотрели на тающее плазменное облачко – это был не просто гибнущий крейсер, а гибнущая последняя надежда, единственный оставшийся нам шанс на свободу.
– Все, адмирал! – сказал Осима. – Прорвать барьер не удалось.
Мы долго молчали, сидя в командирских креслах: командовать было нечем и незачем. На экране, замутненном взрывом «Гончего пса», постепенно высветлялось пространство. Сперва блеснула Оранжевая, затем появились другие звезды, потом засверкали зеленые огоньки неприятельского флота.
– Противник идет на сближение, – сообщил Осима. – Ваше распоряжение, адмирал?
– Готовиться к бою, – сказал я и вышел из зала.
За дверью я остановился, в изнеможении прислонился к стене.
У входа в командирский зал люди не прогуливались, здесь можно было побыть одному. Я боялся лишь встречи с Ромеро и Петри: с ними надо было обсуждать положение, а я не был способен на это. Не мог я оставаться и с Осимой и Камагиным: я весь сжимался при взгляде на страдальческое лицо и враждебные глаза маленького космонавта. А мысль, что попадется Астр или Мери, приводила меня в ужас – такая встреча была всего невыносимей. Я не мог быть ни с кем, перенапряжение последних дней сломало меня.
– Нет, нет, нет! – бормотал я лихорадочно. Я не знал, к кому обращаюсь, я словно отстранился этими словами от неуслышанных упреков, от невысказанных обвинений. – Нет, нет, нет! – повторял я все громче и, когда не выговорил, а выкрикнул последнее «нет», вдруг очнулся. Я вытер со лба пот и быстро отошел от двери: мне почудились шаги выходящего Камагина. «Нет!» – сказал я себе, и это «нет» было осмысленным: я приказал себе не торопиться. Никто не должен видеть, что я бегу.
Я шел по извилистым коридорам, передо мной бесшумно раздвигались двери: все охранные механизмы здесь были настроены на мое индивидуальное поле, я еще был адмиралом Большого Галактического флота – для адмиралов на их кораблях не существует секретов. Адмирал! Ты еще адмирал, Эли! Я снова прислонился плечом к стене, перед глазами прыгали глумливые огоньки, издевательски подмигивала Оранжевая, наливались зловещим блеском пятна вражеских крейсеров.
«Ты еще адмирал, Эли! – сказал я себе с гневом. – Борьба не кончена, нет!» Я дышал часто и глубоко, мне не хватало воздуха. Надо было успокоиться, пока меня никто не увидел.
Я прошел в помещение МУМ, там никого не могло быть, лишь я один имел право входить сюда без разрешения командира корабля. Свет зажегся, едва я ступил на порог, посреди комнаты стояло кресло. Я сел в него, закрыл глаза.
