море. Ветер – поднимался норд-ост – гнал волны не к берегу, а как бы вдоль него. Луны еще не было, она должна была взойти позже, но я ориентировалась без фонаря – великолепное звездное небо как бы отбрасывало свой холодный синеватый свет и на прибрежную гальку. В такие ночи падают звезды, но я их не высматривала. Тошка немного побегал вдоль кромки прибоя, полаял на белые, прекрасно различимые в полумраке барашки, а потом подошел ко мне и затих. И тут на меня что-то нашло: обняв пса за шею, я заплакала. Я не из тех женщин, что легко плачут; с момента смерти Сергея я не проронила ни слезинки. Но тут меня как прорвало. Слезы текли у меня по лицу буквально ручьями – я до этого считала, что это всего лишь метафора и так не бывает на самом деле, – а Тошка слизывал их своим горячим языком, слегка подвывая мне под настроение. И с каждым мгновением мне становилось все легче и легче, как будто вытекавшая у меня из глаз жидкость смывала всю накопившуюся на душе тяжесть, все пережитое за последние дни.
И когда на следующее утро ко мне подошла Вика и сказала: хватит предаваться горю, ты рассталась с Сергеем не сейчас, а очень-очень давно, пора снова начать жить – я была к этому готова. Я носила в своей душе траур по Сергею ровно шесть дней. Пусть по всем, религиозным и светским, канонам, это неприлично мало, но я все всегда переживаю именно так: очень бурно и быстро. Тем более что время на Ашуко течет гораздо быстрее, чем где-либо в другом месте, и иногда один месяц вмещает в себя почти целую жизнь.
3. Знакомство с биостанцией
Я уже говорила, что биостанция располагалась на самом берегу моря; забор, вдоль которого проходила дорога, отделял ее территорию от широкого галечного пляжа. С одной стороны станция граничила с погранзаставой, с другой проволочная сетка отгораживала ее от леса, который тянулся вдоль побережья примерно на расстояние еще километра, вплоть до поселка Ашуко. Чуть выше лагеря поднимались невысокие горы, чьи склоны тоже поросли лесом; впрочем, почва тут была подвержена оползням, так что у многих из них вершины казались уже не зелеными (или красновато-бурыми осенью и засушливым летом), а желтыми – по цвету голого песчаника. Такова была, например, возвышавшаяся над самым лагерем Лысая Гора – отнюдь не зловещее место шабаша ведьм, а всего лишь скромная облезлая старушка, на которую молодой и спортивный человек мог подняться меньше чем за час.
Сам лагерь ученых тоже был расположен на территории реликтового леса; когда его строили, вырубили только несколько кустарников, которые действительно мешали, бережно сохраняя все остальное. Недаром организацией станции ведали биологи, то и дело заглядывавшие в Красную книгу. Поэтому кухня и хозяйственные постройки прятались в зарослях айленда высочайшего – тропического дерева, добровольного иммигранта из Юго-Восточной Азии, который прекрасно здесь прижился и вымерзал только в самые жестокие морозы. Тропинки, соединявшие между собой домики, петляли между росшими сплошной стеной кустами держидерева и огибали куртины чуть менее
