Виталь, даунята появляются все чаще. Это грустно, но что поделать?
– Да она благодарна должна быть, что вовремя увидели отклонения. Ты представляешь, врачи разводят руками: они все чаще ошибаются. Ты посмотри, сколько в Москве теперь дворников: улицы вылизаны дочиста, даже противно.
– А Нонна?
– Рыдает, заламывает руки, повторяет все, что видела в кино, как обезьяна… Сначала хоронила его, как живого, вопила, что успела полюбить. Чего там любить? Комок слизи, и все. Я видел после операции. Теперь боится беременеть, но ребенка очень хочет. А еще наша кухарка дауненка родила. Ноннка решила – плохой знак, нормальных детей ей, мол, не увидеть, и теперь жизни мне нет.
Виталий морщился, словно рассказывал о чем-то мерзком, даже отставил в сторону бокал, будто боялся осквернить благородный коньяк. Догорал камин, тлели в нем черно-красные, с золотом, угли. Вечерело, свет в комнате из золотистого превратился в серый.
– Ну, может, мне повезет… – Леня прервал молчание.
– Зато я купил себе Змея, – откликнулся Виталий. – Повод убежать из дома.
– Он что, и в самом деле так хорош, как говорят?
– Лучше!
Леня завидовал Виталю: немного, самую малость. Змеи были ему недоступны, как и многое другое. Но зависть его не была черной, хотя и рождала порой мстительные мыли: а вдруг, думал Леня, у него родится нормальный ребенок?
Когда Леня регистрировал в мэрии брак, Виталий не пришел. Казалось, он брезговал актерским обществом, недорогим платьем невесты, скромными закусками и свадебным поездом, состоящим из двух взятых в прокат машин и микроавтобуса.
Алина скоро забеременела.
– Не вижу никаких патологий, – осторожно сказала врач. И по анализам, и по УЗИ все в порядке… Но вы же знаете, что мы диагностируем далеко не все…
– То есть, может родиться даун? – спросила Алина, вцепившись в руку мужа.
– Нет, не даун. Болезнь Дауна давно известна и поддается ранней диагностике. Но число отклонений в развитии нервной системы стало столь разнообразно, что мы только разводим руками, – и врач развела руками, иллюстрируя свои слова. Алина оторопело разглядывала страшные плакаты по стенам. На них был изображен красно-синий человеческий мозг в разрезе и лица больных детей: с тупыми, близко посаженными глазами; слюнявыми губами, оттопыренными и припухшими; с узенькими лбами.
– Не бойся, – шепнул ей Леня. – Я знаю, все будет хорошо. Я точно знаю.
Алина отвела глаза от плакатов, посмотрела на мужа и вдруг почему-то поверила ему. Может быть, потому, что очень хотела верить.
– Да, все будет хорошо, – шепнула она, и даже врач, уловив чутким ухом шепот, ободряюще улыбнулась.
Они вышли из клиники, взявшись за руки, как не ходили никогда в жизни, потому что познакомились уже взрослыми, а это выглядело слишком по-детски. С неба падал мягкий тихий снег, было безветренно и не слишком холодно, и деревья
