страшного.
– Кстати, твой ответ мне понравился больше.
Я скомкал бумажный пакет из-под сэндвича.
– Ты о чем?
– София, по-моему, перемудрила.
Я нахмурился, соображая, о чем речь.
– Я про урок миссис Хартман в первый день. Я сидела сзади, через четыре ряда от тебя. – Она собрала вещи. – Довольно логичная теория для парня с двумя именами.
И ушла. Ярко-желтый рюкзак подпрыгивал у нее на спине.
В среду наш класс отвезли на “рассветный миньян” – ежегодная духоподъемная традиция: двенадцатиклассники молились на пляже, общались, завтракали. Мы приехали в шесть утра, шатаясь от недосыпа; в воздухе висел редкий туман. В сумеречном небе пробивались лучики света.
Как ни странно, молиться было приятно. То ли из-за обстановки – небо из темно-серого постепенно становилось светло-голубым, легкие волны накатывали на берег, вокруг пусто, ни души, – то ли потому что мы еще толком не проснулись. Перед началом рабби Фельдман произнес короткую речь о том, что нужно чувствовать божественное в природе, о том, как замечательно пообщаться с Богом с утра пораньше, о том, что ощущаешь нутром, когда стоишь у океана и размышляешь о своем месте в мире. Я молился в одиночку, погрузившись в себя, и в кои-то веки не опасался, что меня осудят за чрезмерную кавану[104], как опасался каждое утро на “миньяне икс”. Мне удалось полноценно помолиться впервые с тех пор, как мы перебрались во Флориду.
Потом подъехал на фургоне Джио (“Беллоу, мудило укуренное, – сказал он Оливеру с глазу на глаз, – поделись травой, я же дал вам шезлонги на балкон!”), привез бейглы, вафли, вкуснейший сливочный сыр, копченую лососину, ругелах и какое-то неизвестное мне желе. Затеяли играть в тачбол. Команду раввинов возглавил рабби Фельдман, участвовал даже тщедушный рабби Шварц – один раз он оступился и на глазах у всех улетел вниз головой в воду.
Мы с Ребеккой сидели в сторонке, на мягком песке, и жевали вафли.
– Знаешь что, Ари? – сказала Ребекка. – Такие моменты редки.
– О чем ты?
– О том, о чем нам будут говорить без остановки весь учебный год – да, собственно, уже говорят. Что это лучшее время нашей жизни, которое мы будем вспоминать с улыбкой и жалеть, что не наслаждались им чуть более осознанно.
Я разломил вафлю напополам.
– Мне такое точно никто никогда не говорил.
Она рассмеялась.
– Скажут еще. А ты отмахнешься, как я, но они правы. Посмотри вокруг. С нами все время друзья, учителя, родители, братья, сестры. У нас ни работы, ни настоящих обязанностей. Так уже никогда не будет, правда?
– Похоже, ты по-настоящему счастлива. Приятно слушать счастливого человека.
Она коснулась моей руки:
– Ты так говоришь, будто это что-то из ряда вон. Не уподобляйся этому шмендрику. – Она указала на Эвана, который как раз в прыжке поймал длинную передачу Ноаха, сделал тачдаун и теперь ликовал, насмехаясь над рабби Фельдманом. – Посмотри на него. Конечно, ему многое пришлось пережить, но и он порой бывает счастлив, правда же?
После
Кавана – в иудаизме: осознанная готовность выполнить заповедь. Здесь: внутренний настрой на молитву.
