поежился:
– Это же похуже отжиманий в армии будет! Катю, вон, мать Варфоломея наказала ста земными поклонами, сами слышали!
– Во-во! – поднял кверху палец, Угодников.
После тщательной уборки мусора, строители приступили к ремонту. Работали все вместе. Плечом к плечу, скребли, красили, клеили, часто отдыхали.
В один из перекуров, Ленчик самодовольно заявил:
– У меня прекрасный голос!
В ответ послышались недовольные крики, певца схватили за руки, а, чтобы он прекратил вопить, повалили на пол.
– Что это было? – потрясенный «пением» Ленчика, спросил Шабашкин.
– Визг кастрированного осла, – мрачно прокомментировал Тарасыч.
С Ленчика взяли слово не возобновлять более попыток спеть и отпустили.
Когда более-менее успокоились и возвратились к привычной мастеровой деятельности, к строителям заглянул отец Павел.
Труженики немедленно устроили перерыв, потому как добрый монашек принес им караваи горячего, только из печи, домашнего хлеба и ведро коровьего молока, аккуратно прикрытого марлей. В карманах кожаного фартука, надетого поверх рясы, у монашка звенели железные кружки. И пока мужики насыщались, отец Павел с детским любопытством рассматривал уже преображенную комнату.
– Ну, а если завтра война, что станете делать?
– В каком это смысле? – удивился Шабашкин, но заглянув в беззаботные глаза монашка, махнул рукой, считая вопрос легкомысленным и не требующим ответа.
Однако Ленчик ответил и, загибая пальцы, принялся перечислять:
– Закуплю консервов, круп, сахара, соли, свечей, спичек! Обязательно сухарей насушу!
– А я девушке одной в любви признаюсь и на фронт! – мечтательно улыбнулся Сашок, мужики переглянулись, понимая, что речь идет о Кате.
– Да, пес с ними, бабами! – вмешался Тарасыч. – У меня святое семейство: теща, жена, две девки-дочки на выданье, две болонки женского пола, как начнут ругаться, перелаиваться, хоть из дома беги!
– Ну, а ты сам, как же? – допытывался отец Павел у Тарасыча.
– Если война, – почесал в затылке Тарасыч, – станут бомбить центральную часть России, большие города и военные городки, думаю, эвакуирую я своих баб на север, в Котлас, там, окромя тайги, лесопилок ничего и нету! Тесть мой окопался в бревенчатой избушке, пущай-ка с бабами помучается!
– Что же тесть с тещей отдельно проживают и сохранили хорошие отношения? – удивился отец Павел, наклоняясь к бригадиру и заглядывая своими ясными, лучистыми глазами в убегающие от прямого взгляда, глаза Тарасыча.
– Сохранили, – подтвердил Тарасыч, – поначалу, по разным спальным местам разъехались, а после теща и вовсе к нам перебралась, за тыщу верст от мужа, с внучками нянчиться.
– Хороший предлог, – подтвердил
