так считаю, рассказать, пожалуй, можно.
– Той же осенью, спустя всего лишь десять дней после триумфального питерского вояжа, мне позвонил Боксёр и предложил провести очередной бой. Я, конечно, объяснил ему, что в ближайший понедельник, ровно через неделю, мне надо быть на призывном пункте. На что Николаич пояснил, что бой должен состояться в воскресенье, а значит, всё будет типа в масть. На что я, конечно, дал своё добро, потому как ещё находясь под сильным впечатлением от первой поездки, решил что всё это, скорее всего моё, и деньги играли здесь далеко не главную роль.
Свой второй поединок я так же выиграл вчистую. Правда, на это раз не так скоро, как нам хотелось. Соперник, помимо солидной мышечной массы, имел отличную боксёрскую подготовку. Потому, только к концу третьей минуты поединка ударом ноги в икроножную мышцу мне удалось на секунду заставить соперника раскрыть левую часть своей головы – а этого вполне хватило, чтобы мой правый кулак тут же туда влетел.
Потом было снова застолье и поднятые бокалы за красивую и быструю победу и конечно за нашу могучую и непобедимую Красную армию.
В этот раз хорошо нарезался сам Николаич, ну, а Володька, готовый по первому требованию отвезти меня домой, был ограничен лишь соком и минеральной водой.
На сборный пункт к военкомату я подкатили с шиком. Блестя полированными бортами, чёрная волга на скорости влетела на площадь и резко остановилась возле группы офицеров.
– Смирно, – заорал во всю глотку Гвоздь, высунув свою коротко стриженную башку из окна. – Генерал приехал.
Его шутку оценили, правда, только гражданские люди. Господа военные, проигнорировав команду, велели Вовке отогнать машину с призывного пункта, после чего тут же взялись за меня.
А спустя всего каких-то несколько дней, я прибыл в предписанную мне часть, и уже в первую ночь понял причину, по которой прибывшие ранее пацаны нашего призыва ходят, как говорится, на полусогнутых ногах.
Всех шестерых новобранцев, включая и меня, подняли с кроватей сразу после отбоя и, подгоняя отборной матершиной, выстроили в коридоре казармы.
Старший сержант Молимоненко, с которым мы уже имели несчастье познакомиться днём, стал по одному заводить вновь прибывшее пополнение в бытовую комнату, где четверо подвыпивших дедов начинали морально и физически ломать растерянных и ещё не адаптированных к подобной жизни пацанов.
Я в той шеренге стоял последним, но, когда и второй боец, озарённый правдой службы, размазывая струящуюся из носа кровь, вернулся в строй, мне пришлось намеренно занять место следующего по счёту салаги.
– Почему без команды? – зло заскрипел зубами Молимоненко.
– Да спать уж больно хочется, товарищ младший сержант, – широко зевая, ответил я.
– Ты что, салабон, уже разжаловал меня, – выпятив свою цыплячью грудь, возмущённо взвизгнул он. – Давай, в бытовку бегом. Будет тебе сегодня сладкий сон.
Оказавшись в окружении
