до высоченной двери, приотворяли ее, и нога бесшумно ступала на драгоценный бухарский ковер, хранящий шаги древних сказок.
Дарья Львовна – молодая княжна, живая, остроумная, прогрессивная – не желала просиживать юбки в праздных сплетнях. С раннего утра она маячила в саду, закутавшись, как наполеоновский солдат, в тулуп и три шали, писала этюды застывающими на морозе красками. Ничего путного не выходило, но художница не отчаивалась. Расчистив будуар, она устроила в нем что‐то наподобие мастерской, куда азартно затаскивала всех встречных-поперечных обещаниями написать настоящий портрет. Когда не везло с простодушными жертвами портретного искусства, княжна усиленно малевала пейзажи и натюрморты.
Интерес к китайскому языку родился из любования изящными миниатюрами, которыми пестрили страницы светских альманахов, богатой росписью фарфоровых ваз и невесомых шелков. Чжоу Фан подвернулся очень кстати, и прожект оброс необходимым мясом. Конечно, Дарья Львовна порывалась (и неоднократно!) написать портрет лопоухого учителя, но ничего стоящего не вышло: то ли таланта не хватило, то ли модель неудачная досталась.
Занятия проводились бессистемно, озорная княгиня увлекалась и больше внимания уделяла обучению наставника правилам русского языка, чем собственному китайскому. Поэтому русский Чжоу Фана прогрессировал с завидной скоростью, а китайский Дарьи Львовны так и скупердяйничал простецкими «ни хау ма»[30] и «мио»[31].
После занятий благодарный учитель шел чистить двор, а по вечерам строгал из выкорчеванных из снежного плена бревнышек забавные фигурки, тачал малюсенькие табуреточки, разделочные доски, ковши, поварешки и скалки для шумной княжеской кухни. Кухарка хотела сразу же пускать ладный инвентарь в дело, но китаец не отдавал: он выпросил у Дарьи Львовны красок и расписал свои поделки, а потом, осмелившись, попросил смолу, скипидар, масло и умело залакировал.
– Заслужил свои плюшки, Федор Иваныч, – похвалила повариха Степанида столярные изделия, – любо-дорого в руках держать твое ремесло.
– Давай я один раз кормить? – попросил ее Чжоу Фан.
– Готовить хочешь? Свое небось, китайское? Ну давай.
И Чжоу Фан начал стряпать любимые мамины кушанья, заменяя отсутствующие ингредиенты местными, неудобными, придающими новый вкус привычным блюдам. Пряные запахи привлекали на кухню любопытных, всем доставался кусочек кислосладкой уточки или маленькая чашечка иссинячерного супа. Слуги недоверчиво качали головой, но, распробовав, хвалили повара.
Но самыми долгожданными в распорядке дня стали послеобеденные часы, когда Глафира прибирала залы и приемные, а он ей помогал. Каждый день баснословно много солнца – такое счастье трудно вынести неизбалованному сердечку.
Дотошная в непрекращающейся войне с сором горничная приобрела ретивого союзника. Она протирает полки, а он уже притащил лестницу и лезет наверх смахнуть пыль со
Ни хау ма (или ни хау) – китайское приветствие.
Мио – нет, плохо
