и холоду. Требовалось спешить: во‐первых, весна быстротечна, а во‐вторых, ему пора покидать Новоникольское. Следовало оставить добрую память о себе. А что может быть лучше цветников и затейливо насаженных хвойников? Так и пошло. К середине мая в саду насчитывалось больше двадцати обихоженных клумб. Елизавета Николаевна вышла погулять, да так и ахнула. С тех пор самыми главными в саду стали длинные умелые руки Федьки-китайца.
Но сегодня ему вовсе не хотелось декорировать непослушный склон, его ждал разговор с Лю Шеном. Впрочем, пожилая княгиня о том догадываться не могла, а ее горничная тем более.
У Глаши тоже случился праздник: наконец‐то наведался из своих городских приключений оборванный и завшивевший Семен. Без улыбки, без гостинцев. Видно, не так‐то складно работалось в заполошном, суетливом городе.
Только поздним вечером под предостерегающее уханье филина новоиспеченный княжеский садовник смог добиться аудиенции у караванщиков. Разговаривал не Лю Шен, а сам Ахмат-ага. Говорил на смеси уйгурского и узбекского, а его китайский помощник переводил на всякий случай, хотя этим сомнительным языком он владел не лучше самого Чжоу Фана.
– Сабыргазы – уважаемый караван-баши. Он заболел – ты должен торговать. Ты не должен обманывать. Каждый может заболеть, обманывать нельзя.
Интересно получается. Сабыргазы тоже заболел? Наверное, заразился от Чжоу Фана! Вот и объяснение. А товар, оставшийся без пригляду, попросту растащили. Но зачем же обвинять помощника? Все видели, что он свалился первым.
– Я первым заболел и остался здесь. Я не могу отвечать перед хозяевами за то, чему не был свидетелем, – вежливо попытался оправдаться Чжоу Фан.
– Как не можешь отвечать? – Ахмат-ага вылупился непроницаемыми глазами, в которых мелькали отблески костра. – А кто отвечать? Сабыргазы заболел в степи, ты продал товар, потом заболел. Сабыргазы тебя здесь догнал, ты был больной, а товара не было. Где товар? Где деньги? Почему здесь сидишь у большого уруса? Почему не убегаешь, не прячешься?
Долго и бестолково разъяснял лопоухий неудачник свою версию похода – бесполезно, ему никто не верил. Выходило, что коварный Сабыргазы, провинившийся перед контрабандистами, рассчитался с ними товаром Сунь Чиана, а свалил все на всерьез захворавшего помощника. То ли выживет, то ли нет – все одно. Как теперь быть? Попутчики могли свидетельствовать, что Чжоу Фан не сношался в дороге с неизвестными, но они чужой товар не считали, за своим следили. Да и как не сношался? А отлучки вместе с Сабыргазы и по его поручению? Кто скажет, не сам ли мудрил-пестрил?
С тяжелой головой и печальным сердцем лег он в ту ночь под толстое верблюжье одеяло. Луна приветливо заглядывала в окошко, но в лицемерном свечении чудился вечный обман. Значит, все считают его виновным, предателем, недобропорядочным. И Сунь Чиан понес убытки. Ничего хорошего в Кульдже отныне не ждет. Проваливаясь в тяжелый сон, Чжоу Фан видел перед собой довольную ухмылку подлого Сабыргазы.
Утром
