не интересно.
– Очень жаль. Тогда у вас нет никакого будущего.
Она подождала испуга или возражений.
Он (молча) сказал ей:
– Я, пожалуй, подожду другого будущего.
Она (почти) услышала и (почти) кивнула, соглашаясь.
Но(!) – Перельман не двинул курсора: она ему была ещё нужна, для его самоопределения. Ведь в любом виртуальном мире можно выделить приоритеты своих плотски'х версификаций реальности, лишь относясь (или – не относясь) к женщине.
В реальности (почти) всё – относительно; всё – кроме женщины, ибо она продолжает жизнь (даже – рожая в смерть).
Он(!) – не задавался вопросом: почему он? Ему было свойственно это легкое (почти самоубийственное по своей претензии к миру) чувство неоспоримого превосходства. Он(!) – усмехнулся (про себя и о себе). Он подумал строками Бертрана де Борна, трубадура XII столетия:
Пригоден только рыцарь для любви,
В бою отважный и сладкоречивый.
И дама, что на ложе ляжет с ним,
Очистится от всех своих грехов.
Потом (всё же) – его душа у монитора двинула стрелку курсора. Его изображение на мониторе шевельнуло губами, спрашивая для Хельги (и для своего тела) – о главном:
– А как насчет наших с вами личных отношений, самой их возможности?
Здесь она (ещё раз) – уверилась в его недалекости: столько раз приходилось его подводить к этой мысли. Он был для неё невероятно удобен: умен, образован и одарен прозрениями, одинок и никому не известен
Такой инструмент нельзя было бы упустить. Для начала она захотела ему пригрозить:
– Может, мы и встретимся ещё на каком-нибудь мероприятии, поздороваемся. Я буду «сидеть в президиуме» (нет, конечно, «здесь и сейчас» – она бы употребила слова «принадлежать» и «элита»), вы будете смотреть на меня снизу вверх и завидовать.
Подождала реакции. Добавила угроз:
– Если не будете завидовать, я зря трачу на вас время. А если будете, то я (из президиума) – всё равно к вам снизойду и получу своё.
Он не стал (молча) повторять, что время никому не растратить.
– Что есть зависть? – мог бы сказать он, но – не сказал: он завидовал такому «самому себе» – которого ещё и сам не осознал.
Но «тот он», который не стал повторять – это был не тот он, что сидел напротив женщины и должен был бы дать ей новое, волшебное имя; согласитесь (это фатальный закон для рождаемых в смерть) – нужна какая-нибудь женщина, нельзя мужчине совсем без женщины.
Вспомним это сакраментальное: я хочу быть молод, с молодыми желаниями.
Вспомним это сакраментальное: «сделано»! Но (на этот раз «это») – было сделано не провиденциально, а согласовано и по воле его; то есть:
Его душа у монитора (мы вернулись назад, в самое начало декартовых координат, откуда начнется-таки история этого – совсем-совсем моего, удобного мне и Перельману – мира) перебирала женские имена и остановилась на «Хельге».
Да-да,
